Ответы на вопросы читателей журнала «Русский Дом» — июль 2010 г.
Хочу спросить Вас, чем в духовном плане опасен так называемый плюрализм — эта, можно сказать, основополагающая ценность сегодняшнего мира? Что плохого, если «расцветают все цветы» не только в искусстве, политике, но и в религии?
Е. Шадрина, г. Москва
Кроме «цветов добра» есть «цветы зла», как пророчески, можно сказать, обозначил будущее мира французский поэт Бодлер. А Ницше о том же самом явлении сказал: «красота зла». Самая большая опасность такого плюрализма — «оправдание зла» (а не «оправдание добра», как у Владимира Соловьева), утверждение равенства добра и зла, то есть уничтожение жизни.
Перед лицом зла, живущем в человеке или угрожающем ему совне, как можем мы сохранить дарованное нам Богом? Посмотрите на духовный путь, пройденный человечеством в течение всей его истории. Израиль, богоизбранный народ, должен был преодолеть искушение политеизма, чтобы осознать силу зла, действующую в мире. Твердое исповедание веры в Единого Бога — плод долгой духовной борьбы, которая приводит нас к порогу Нового Завета — к тому, что открывает среди Пасхи Евангелие от Иоанна: «Бога не видел никто никогда», но Христос, «Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» (Ин. 1, 18).
Главная секулярная фундаментальная ценность демократического мировоззрения Запада, определяющего эталоны всех ценностей в России сегодня — это и есть принцип политического и идеологического плюрализма, идеологической терпимости, который даже не вникает в сущность идеологии, — принцип, отрицающий, по сути, абсолютные истины. Нет господствующей идеологии, есть много идеологий, каждая из которых — отчасти истинна. Нет одной истины, есть много относительных частных истин. Внесенный в религиозное сознание, этот принцип элементарно приводит к мысли, что не иначе обстоит дело и в религии, отсюда и возникает идеология религиозного универсализма, который, спекулируя на мысли, что в каждой религии есть естественное откровение, есть отблески Божественного света, делает чрезмерный акцент на том, что именно в этом, а не обличении лжи вне христианства, особенно в наше время, когда зло достигает уже последнего предела, — заключается наша задача, как христиан, братьев всех людей на земле. Если эти кусочки сложить вместе, может, у нас и получится целостная истина? Такое понимание противоположно христианскому принципу Креста, оно является отказом от него, оно неизбежно приводит к религиозному индивидуализму и эгоизму: это мое право верить так или иначе. Психологический индивидуализм видит веру, как свое личное дело, которое касается личных интимных сторон моей души. Эта утрата соборности логически вытекает из духовной позиции протестантизма, мистического индивидуализма, который, отпав от вселенской Церкви, разделился на сотни сект со своими особенностями. А ныне та же центробежная сила раздробила эти общины на сумму индивидов, даже не испытывающих потребности как-то согласовывать свои взгляды со взглядами единоверцев.
Из этого же религиозного индивидуализма, ярко проявляющего во всех сферах деятельности западного человека, вытекает еще одна важная психологическая черта современного псевдохристианского сознания — религиозный утилитаризм и эгоизм. Такая утилитарная позиция закономерно отразила общую деградацию личности в современном мире, она низводит религиозное сознание христиан на уровень первобытных дикарей, которые поклоняются идолам, во-первых, чтобы избежать зла от них, во-вторых, чтобы получить различные блага, прежде всего — материальные.
Другая секулярная ценность, которой молится современный мир — это земное благополучие, хорошая, сытая жизнь. «Горизонталистские» тенденции занимают чрезмерно большое место у западных христиан, заслоняя от них, по существу, подлинно духовную жизнь. И здесь это происходит из-за неверной расстановки акцентов, преувеличения того несомненного факта, что христиане должны как-то на началах справедливости устраивать свою социальную жизнь, — но так, чтобы земной труд не заслонял Града Небесного. Когда же определяющей ценностью становится поиск благоденствия, то христиане ищут прежде всего земное, в надежде, что Царствие Божие им приложится, видимо, в награду за их муравьиную хлопотливость. Не случайно у нас в демократической печати в последнее время появилось такое множество статей, авторы которых обличают Православие в оторванности от практической жизни, в отсутствии того прагматизма, которым славятся протестантизм и католицизм.
Другим проявлением посюсторонней веры людей, которые строят крепость здесь, на земле, предпочитая ее «воздушным замкам» загробной жизни, является религиозный гедонизм, выражающийся в жажде любыми средствами, вплоть до радений, добиться мистических ощущений, воспринимаемых как особый вид духовности, что особенно хорошо видно на примере различных сект. В религиозной жизни ищут прежде всего обострения эстетических ощущений от красоты богослужения, образ Спасителя во многих религиозный книгах воспринимается эстетически, утверждается, что Христос благословляет творчество поэтов и музыкантов, поскольку образ Божий раскрывается в творчестве, — то есть стирается грань между творчеством светским и духовным. Так истинная религиозная вера, основанная на догматах и Предании, на здравом смысле верующего разума, подменяется неким религиозным чувством, ни к чему серьезному не обязывающем. А по этой дорожке мистического индивидуализма и эгоизма уже не трудно дойти и до буддизма и индуизма, ведь их психологические корни те же — религиозный эгоизм и утилитаризм. Кстати, в книге одного из лидеров этого реформаторского направления нашей православной Церкви буддизм и ислам прямо названы богооткровенными религиями.
В результате именующий себя православным христианином начинает высказывать суждения, логически не обоснованные ни догматами, ни рациональными доводами, а лишь эмоциями сердца, секулярными ценностями, то есть в представление о Боге вносит свои антропоморфные суждения, приспосабливает истину к своим взглядам. Личность тем самым производит еретический отбор, действуя по личному вкусу, а то и капризу, выбирает из системы вероучения те догматы и моральные требования, которые ей нравятся, отбрасывая другие, поскольку они противоречат модным идеологическим установкам. Особенно достается догматам о первородном грехе и догмату искупления, что и понятно, так как они служат основой подлинно христианской морали.
Современный мир проявляет поразительное нечувствие греха, не хочет видеть своей греховности, обличающей его. Чем больше в мире греха, тем больше это нечувствие. В области теоретических идей такое прелестное состояние ума непосредственно находит выражение в адогматизме, в отрицании практической необходимости догматов для христианской жизни, и гносеомахии — ненависти к рациональному познанию, которое якобы засушивает душу. Естественным образом заменой здравому смыслу служит интуитивизм, которым так славятся современные люди, как неверующие, так и мистики в духе пиетистов, йогов и прочие. Примат интуиции над разумом, причем, не духовной интуиции в плане усмотрения интуицией очевидных истин, а интуиции чувства, отражается в состоянии плененности ума страстями и разорванность, мозаичность сознания.
Что это значит? Разорванность сознания означает разрыв в целостном религиозном восприятии вероучения, культа, вообще всех явлений жизни, как духовных, так и материальных. Целостное догматическое восприятие означает целостный подход ко всему, исходящий из одного,— в какой степени это полезно или вредно для спасения души, насколько это отвлекает меня от христианского пути. Разорванное же сознание не очень заботится о спасении души, а потому не в силах найти единый критерий, оно подходит к различным сферам жизни, как бытовой, так и духовной, с совершенно разными критериями. В результате человек может ходить на богослужения, удовлетворять свои религиозные потребности в храме, и при этом находить эстетическое наслаждение в пошлости голливудских фильмов или тяжелого «христианского» рока — в своей научной деятельности, скажем, может проповедовать пантеизм, дарвинизм или иные нехристианские взгляды. В области рассудка утеря самодержавия ума в сочетании с интуитивизмом приводит к спонтанности, то есть к тому, что человек отвыкает обдумывать свои высказывания, формируя их как бы на ходу, так что через несколько дней от этих мыслей приходится отрекаться и краснеть за них. Такая спонтанность по неоспоримому закону психологических антитез, несмотря на свою непробиваемость для выводов рассудка, становится причиной сильной внушаемости, готовности дать себя убедить в какой угодно глупости, если она облечена в красивую упаковку и проповедуется с большой самоуверенностью. Эти примеры массового воздействия хорошо были известны многим демагогам XX века: Ленину, Гитлеру и другим, более близким к нашим дням правителям. В конце концов, права человека, плюрализм, свобода в ее нынешнем выражении, которая является синонимом вседозволенности, и другие демократические ценности становятся для такого сознания более важными, чем законы жизни Церкви. Если дать этим состояниям беспрепятственно развиться, они кончаются явно клинической картиной аутичного мышления, разобщенностью человека с реальностью, с миром других людей и с Богом.
Христос говорит в Евангелии: «Все, что ни попросите во имя Мое, будет вам». Неужели такое бывает? Как научиться такой молитве?
Г. Беленькая, г. Орел
Не пропустите слова: «Во имя Мое». Преподобный Серафим Саровский говорит: «Проси у Бога все, что хочешь, но никогда не проси у Него того, что недостойно Его Креста». Святые отцы говорят, что мы не молимся как должно, если, молясь, ищем что-то другое, кроме Христа, или ищем это другое не по дару Его. Ибо «Он есть прежде всего, и все Им стоит» (Кол. 1, 17). Здесь исцеление от всех болезней, здесь помощь, в которой мы нуждаемся, здесь исправление всех наших недостатков, здесь средства нашего духовного возрастания. Одним словом, здесь все, что нам надо иметь. Нет никакого смысла просить у Бога что-то иное, кроме Него Самого, потому что в Нем — все. Даже если мы просим о временных благах, когда они жизненно необходимы нам, речь идет о Нем. Подобает, чтобы не столько эти блага мы искали, сколько Его, чтобы только в надежде на милость Божию мы искали все остальное.
«Уныние народов» и «род лукавый и прелюбодейный». Эти характеристики Христовы — не связывают ли одно понятие с другим? Они были произнесены среди богоизбранного иудейского народа, отвергшего Спасителя, но разве не узнаем мы в них то, что происходит сегодня со всем миром?
Д. С. Кривошеин, г. Смоленск
«Род лукавый и прелюбодейный» — да, это то, что сказано о сегодняшнем обществе. Но достаточно вспомнить о нацистской Германии, чтобы понять, что это было несколько и ранее. Был ленинско-сталинский террор, Французская революция, гонения на раннюю Церковь во времена Римской империи. И в относительно спокойной, деревенской провинции Иудеи I века — тот же самый род, по слову Христа. Приближалось ли тогда человечество к пределу нравственного распада, как сегодня, или род лукавый и прелюбодейный — это постоянное устойчивое состояние падшего человечества? В любом случае зло продолжает раскрываться до конца, и сегодняшнее наше общество — в зеркале этих слов Христовых. Как у толп, снующих вокруг Христа, наше общение с Ним слишком часто исполнено гордого самоутверждения и поверхностного любопытства. Мы настаиваем, чтобы Он сделал то, что нам нужно, мы требуем, чтобы Он явил Свою силу. Мы ждем, что Он сотворит чудо для нас, но когда получаем исцеление, не испытываем потребности сделать что-либо со своей стороны. Его благодеяния не вызывают у нас ответа, мы не становимся более чуткими сердцем, более внимательными к Его слову, более ревностными в исполнении заповедей. И мы терпим поражение, когда искушения худшие, чем все прежние, внезапно посещают нас.
Такое отношение ко Христу смертельно опасно. Нам дано Христово воскресение, как наше собственное воскресение. Для чего мы требуем что-то еще? Разве наше постоянное уныние не показывает, что мы умудряемся превратить воскресение в нечто второстепенное для нашей жизни?
Добавить комментарий