Ответы на вопросы читателей журнала «Русский Дом» — июль 2011 г.
В одной из своих статей Вы пишете о «тоталитаризме толерантности». Никто не имеет права быть нетерпимым по отношению к какого угодно рода «свободе»! А в последнее время все чаще и решительней звучат требования «прозрачности». Причем во всех без исключения сферах жизни. Не является ли это проявлением той же самой «диктатуры демократии», перед которой все, что было до этого — например, «диктатура пролетариата» или какая-нибудь военная диктатура, — меркнет?
А. В. Зарубин, г. Тула
Никаких тайн, никаких секретов! Эпоха Просвещения выступила в свое время против всякой скрытности, то есть против всякой тьмы. Рождение современной демократии неотделимо от отвержения всяких секретов — каких бы то ни было, всегда подозреваемых в защите власти, в служении стратегии ее господства, в обеспечении для тирании возможности укрыться в безопасной тени. Это первоначальное требование претерпело разительные изменения в течение последних десятилетий. Требование недопущения утаивания, предъявляемое всем и вся, перешло — через постепенные переходы — к «тоталитаризму прозрачности». Так называемая гласность в нашей стране, положившая начало падению коммунизма, преобразилась во имя демократии в убийственный деспотизм. Принцип, оказывается, может как угодно извратиться. Так «криминальная революция» 90-х годов прошлого века с не имеющим аналогов в истории воровским «утаиванием» практически всего государственного достояния (и полным обнищанием народа) плавно переходит в «диктатуру прозрачности» — во имя надежной защиты легализованной частной собственности.
Как и ради чего осуществляется «тоталитаризм прозрачности» в современном мире? Некоторые примеры помогают нам лучше понять меру этого явления. В сфере экономики новый дух капитализма сделал абсолютную прозрачность целью, если еще и не достигнутой, то, по крайней мере, провозглашенной. Это требование относится к «управлению предприятиями» и к функционированию рынка в целом. Большинство финансовых скандалов последнего времени заключается в неисполнении этого требования «прозрачности во всем». Употребляя выражение одного знатока экономики, — «рынок требует, чтобы все предприятия были обнажены перед ним». И это кажется бесспорно справедливым условием его деятельности, где никакая «частная жизнь» не может быть сокрыта. Все аргументировано: во-первых, никакого «утаивания от налогов», во-вторых, нормальный бизнес предполагает полное доверие партнеров друг другу. Но странное дело, за всей этой заботой все более просматривается некий иной план. Да, надо быть «прозрачным», чтобы лучше себя продать. Но, может быть, скоро уже нельзя будет «ни продавать, ни покупать», если ты «непрозрачный»? Не хватает только тех самых трех шестерок, или они уже начинают постепенно проступать сквозь «прозрачность»?
И здесь следует сказать еще об одной очень тонкой, неприметной для внешнего зрения, но весьма существенной подмене. Известно, что никакое предприятие, частное или общественное, не может существовать, если не использует ради своей выгоды взаимность, цементируемую между людьми законом дара. На глобальном уровне очевидно, что человеческое общество существует, пока граждане имеют желание отдавать себя друг другу. Низведенная до логики рынка жизнь не может не завести в тупик. Все соглашаются: да, без дара невозможно никакое подлинное общение. Но все чаще можно слышать: дар не имеет отношения к нравственности или религии. Его содержание — только политическое и прагматическое. Отсюда начинается откровенно «прозрачный» путь упразднения высшего добра (способности к самоотдаче) высшим злом — эгоистическим самоутверждением. Полное игнорирование природы человека, вытеснение любви циничным расчетом. Но человек без тайны — пустая грамота, его, можно сказать, не существует.
Мы говорим, что человек — это общение. Никогда люди не были связаны друг с другом, как сегодня. И в то же время — полный разрыв связей, хотя технические достижения демонстрируют нам совершенно противоположное. Наступает эпоха иллюзии связи. Потому что протез вместо живой руки, вместо живого глаза — это может быть лишь чем-то вспомогательным. Нет нужды демонизировать эти достижения, но они отвечают более всего нуждам всемирного рынка. От интернета до мобильного телефона, от цифровых до медийных, новые средства связи имеют одну особенность. Они вписываются в чистую логику экономического обмена: «ты мне, я тебе — согласно тарифу». Общение — это товар, как все остальное. Но никакое общение не может быть прочным, если в нем нет безвозмездности, того, что есть дар.
Как говорят океанографы о морской воде, прозрачность — признак смерти. Жизнь невозможна в прозрачном океане. Превратить себя в прозрачного, то есть лишенного содержания, тайны внутреннего — это и есть смерть для себя, для людей, для Бога.
Апостол Иаков в своем Соборном Послании говорит, что «дружба с миром — вражда с Богом». Но ради спасения мира пришел Христос. Значит, Церковь должна всячески остерегаться этой дружбы, и в то же время исполнять служение Христово? Достижимо ли это? И каким образом?
С. Ларионова, г. Москва
Столкновение между миром и Христом — сущность всего, что совершается в мире, и рано или поздно оно достигает своего предела. Всегда в мире, лежащем во зле, и особенно во времена беззакония, подлинные христиане — совесть, которая не дает жить спокойно и которую надо заглушить как угодно. А декоративное христианство мир будет всячески превозносить. Во времена антихриста гонения могут стать последним знаком истинности христианства.
Мир со своей стороны постарается сделать все, чтобы опорочить в глазах всех подлинную христианскую веру. Может наступить эпоха, когда мы увидим Церковь, в которой явлена красота и величие всех времен и народов, не имеющею «ни вида, ни доброты» — все яркое и зрелищное перейдет в лагерь зверя. И от мучеников потребуется, как сказал один епископ-исповедник, прежде чем телесно умереть за Христа, отказаться, к радости власть предержащих, исповедать перед лицом мира своего Спасителя, чтобы не предавать Его Святейшее Имя бесчестию и поруганию.
Помним мы также пророчество преподобного Антония Великого о грядущей апостасии: «Ты безумствуешь, — скажет христианину окружающий его мир, — потому что не хочешь принимать участие в общем безумии. Но мы заставим тебя быть, как все».
Мы не знаем, когда это произойдет. «Не ваше дело, — говорит Господь, — знать времена и сроки, которые Бог положил в Своей власти» (Деян. 1, 7). Но развитие зла в событиях нашего времени убеждает нас в том, что самое страшное уже началось. Агрессивность и конформизм — две постоянных, все более возрастающих опасности для христиан всех времен. Соблазн раствориться в мире, следуя его ценностям, и искушение ненависти к людям, отвергающим истину.
Где взять силы воздавать добром за зло, служить людям, даже если государство восстановит против христиан всех людей? «И будете ненавидимы всеми за имя Мое», — говорит Христос. Как благословлять жизнь и делать ее на самом деле благословенной во времена проклятия и распада? Как стать христианам теми праведниками, которых недоставало в Содоме? Только верность Христу и только единство с теми, кто жизнью и смертью своею исполнил Евангелие, с теми, кто облобызал смерть за Христа и оплевал жизнь без Христа, какой бы привлекательной она ни казалась, только нелицемерная молитвенная связь со всеми нашими святыми, и в особенности — с исповедниками и мучениками, с такими же, как мы грешными людьми, которые стали святыми, — только это может спасти нас.
Давно уже нет ни Освенцима, ни Гулага и прочих ужасов прошлого века. Но как Вы объясните, что на мир надвигается худшее?
Юрий Куликов, г. Владивосток
Никакого геополитического и идеологического анализа недостаточно, чтобы объяснить многие зверства, о которых каждый день сообщают СМИ. В большинстве ситуаций ближний «вчерашнего дня» становится убийцей «сегодняшнего», близкий друг — предателем, единомышленник по вере — палачом. Все происходит так, как если бы главной причиной убийств был уже не коллективный проект или безумное верование, но несравненно более сокровенные импульсы. Преступление, в целом, не объясняется уже какой-то идеологией или цинизмом властной воли. Оно — не в политике, ни даже в психологии, но гораздо глубже — внутри человека.
Все более распространенным становится тип человека — «камикадзе», которым прославились, например, в свое время исламские фанатики в Европе или кавказские смертники у нас в России. И все начинают понимать, что означает это неожиданное возвращение «человеческой бомбы» на сцене истории. Эта безумная фигура «террориста-самоубийцы» изменяет традиционные параметры политики и конфликтов, перемещая наши размышления в другую область — область жизни и смерти. И прежде всего в область психологии — или патологии — в самых ее глубинах. Совершается личный выбор между вольной смертью и выживанием. Разница между тем, кто предпочитает умереть, презирая смерть, потому что презирает человеческую личность и не знает цены человеческой жизни, и тем, кто «экономит жизнь» становится решающей. Здесь невозможен более или менее рациональный анализ, но — только бездна того, что внутри.
С завершением времен идеологии, с крушением «мессианства» в политике, попытки объяснения насилия в истории замыкается на самом человеке. Это не вопрос законности той или иной войны, или варварства того или иного учения, но вопрос внутренней алхимии, позволяющей тому или иному обыкновенному индивидууму стать палачом, прежде всего в своей душе. Мы должны найти иной угол зрения, чтобы проникнуть внутрь каждого человека. В этом прежде всего разобраться, а не в общих причинах войн между народами или противостоянии систем.
Чем объясните вы участие десятков тысяч немцев, гражданских и военных в уничтожении «низшей расы» — славян и евреев, и участие десятков тысяч русских в истреблении «врагов народа» ради «конечного разрешения проблем человечества»? Классическое объяснение преступной роли высокопоставленных нацистов или коммунистов недостаточно. Какова была мотивация у бесчисленных анонимных исполнителей, не имевших ни малейшей жалости к своим жертвам? Почему в совершенно одинаковых обстоятельствах один человек соглашается на преступление, а другой — отвергает его? Как определить это неприметное различие? Зло — обыденно, да, и в этом смысле современные психологи не ошибаются в онтологической «банальности» зла. Но это не означает, что зло может становиться банальным, привычным для всех одинаковым образом. Привычка к злу — уже признание его победы, способность ужасаться злом — первая защита от него. Об этом различии мы должны начать размышлять. Вот характерный разговор с бывшим исполнителем массового уничтожения людей: «Как вы могли совершить такое?» — «А я не думал, что это люди». Почему некоторые из них — не все — были способны повиноваться «внутреннему врагу», который делал каждого из них палачом?
Это касается не только экстремальных случаев насилия и пыток, и массовых убийств во время войны. Почему вопиющая социальная несправедливость может стать столь привычной в такой веками живших в христианстве странах, как та же наша Россия? Почему пропаганда растления молодежи и детей становится банальностью? Кроме современных социально-экономических причин, рост того, что именуется страданиями (и не только в социальной сфере), неотделим от невиданного нечувствия к боли другого, от безразличия, старательно забываемого, к человеческим ценностям. В конечном счете, это выливается просто в «удовольствие» доставлять страдание другим, в удовольствие, которое возвращает нас также к главной проблеме века глобализации — проблеме зла. Но мы должны размышлять не только о росте зла, но также, и прежде всего, о возможности противостояния ему.
Добавить комментарий