День памяти новых мучеников и исповедников Российских, Неделя о Страшном Суде

Выступление на международной богословской конференции в г. Кишиневе «Испытание веры — между толерантностью и любовью»

«Между толерантностью и любовью» — эти слова представляются наиболее точным определением испытания веры Церкви, идущей и в XXI веке вслед своему Спасителю узким крестным путем. Все, кажется, предельно просто. Где нет любви, там нет Церкви. Только любовь зряча, и только любовь не может быть равнодушна к опасности, угрожающей спасению человека, и самой главной опасности — принятию греха как нормального явления. Речь идет о такой любви, из которой никто не может быть исключен. Искушение возникает в связи с так называемой толерантностью — той ложной любовью, которая путает, как правило, намеренно, понятия греха и грешника. Сразу оговоримся, что за толерантность порой принимают искреннюю любовь к другим с терпеливым отношением к их ложному свободному выбору, и с глубоким желанием и стараниями помочь найти им истинный путь. Мы коснемся этой темы. Но кому не ясно, что попытка установить «мир и безопасность» на основах толерантности — иное, некое новое глобальное явление. После крушения великих идеологий минувшего века толерантность стала идеологией, превосходящей идеологию. Превосходящей саму человеческую мысль. Превознося на все лады тех, кто поклоняется этому новому идолу, новая идеология обретает право и власть беспощадно судить всех, кто противится ей.

Толерантность в сегодняшнем мире означает, что вера — строго частное дело, но подчинение общепринятому — обязательно. По сути — это торжество того, что было во времена жестоких гонений на Церковь в Римской империи. Положи зернышко ладана перед статуей императора, и ты свободен. Иди и веруй, во что хочешь — во Христа или в антихриста.

Если все верования законны, равным образом гарантированы духовной пустотой государственной власти, это значит, что самое дело веры относительно. Оно должно быть на втором плане, a priori отмечено отрицательным знаком. От начала до конца вера рассматривается как нечто отрицательное с точки зрения торжествующего зла, в то время как скептицизм становится «благом», гарантом общественного мира и свободы. Иными словами, ослабление веры будет всегда желательным, поскольку содействует демократическому сосуществованию самых разных идей.

Может ли с этим согласиться исповедник истины? Все сопротивляется в нас этой установке. По своей природе человек стремится упразднить духовную неопределенность — ту, которая определяет современность. Это интуитивное сопротивление надо попытаться понять. Что не срабатывает в «демократическом» скептицизме, достаточно великодушном, чтобы примирить все верования? Вне сомнения — он неодолимо приводит к тому, что именуется релятивизмом. Все относительно. Мало сказать, что релятивизм опасен. Чисто логически очевидна абсурдность этого принципа. Если релятивизм становится объединяющим началом, он спотыкается прежде всего о самого себя. Иначе говоря, относительность становится относительной, то есть одним из верований. Если кто-то говорит, что всякое верование частично и что всякая истина относительна, это утверждение должно быть отвергнуто на основании его собственных постулатов. Подобной логикой мы попадаем в замкнутый круг. Те, кто полагает, что всякое убеждение опасно, потому что всякая истина иллюзорна, подпадают под ту же самую оценку. Кто настаивает на абсолютности тезиса релятивизма, должен признать законным тезис, отвергающий релятивизм. Как сказали бы древние философы: если тезис релятивизма истинен, то он ложен.

Нам предлагают, чтобы мы подвергали сомнению любые свои убеждения и не настаивали на их абсолютности. На деле современный скептицизм чаще всего означает отрицание единой истины. Нас хотят убедить, что к ценностям каждого человека, какие бы они ни были, должно относиться с одинаковым уважением. Но если все веры частичны или равноценны, если сама идея истины есть заблуждение, если добро и зло — вопрос понимания каждого отдельного индивида, тогда единая истина действительно не имеет смысла. Тогда наш ужас перед Гулагами и Освенцимами — лишь результат чисто исторических обстоятельств. Иными словами, если бы гитлеровский режим восторжествовал, мы бы не думали о нем так, как сейчас думаем. Если бы коммунизм не рухнул, то главные коммунисты не стали бы главными антикоммунистами, а продолжали бы пропагандировать миру «светлое будущее». Безумие! Ныне толерантность собирает своих сторонников на последний бой против истины, предлагая вместо единой истины выбор — каждому по его вкусу и желанию. Исполняется пророчество апостола Павла: «Ибо будет время, когда здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху; и от истины отвратят слух и обратятся к басням» (2 Тим. 4, 3). И неудивительно, ибо временное сегодня всюду ставится впереди вечного, земное — впереди небесного.

Нам говорят, что толерантность — панацея от искушения тоталитаризмом, от нетерпимости, надежная защита высшей ценности человека — свободы. Но существует фанатизм толерантности, подавляющий свободу веры. И только истина сделает нас свободными (Ин. 8, 32), а не какая-либо новая психологическая или социально-экономическая реальность. Мы видим, как под формами по видимости менее жестокими, чем в минувшем веке, либерализм препятствует истинной свободе, и прежде всего свободе совести, анестезируя ее. Это слишком ясно видно на примере легализации убийства миллионов детей (аборты). И не только физического убийства — от так называемого «сексуального просвещения» детей до так называемой «ювенальной юстиции». В то время как требования истины — непременное условие свободы.

Совершая память новых мучеников и исповедников Российских мы размышляем не только о не имеющих аналогов в истории гонениях. Необходимо осмыслить факт не только явления величайшего сонма святых, но и небывалого по массовости отступничества. Как случилось, что в XX веке не только притворными, но и искренними приверженцами двух откровенно враждебных христианству идеологий (нацизма и большевизма) явились не только невежественные толпы, но и значительная часть интеллектуальной элиты как в России, так и на Западе? Как будто не существовало альтернативы. Или, может быть, заметим с горькой иронией, все-таки существовала — в слиянии этих идеологий? Небывалые гонения на Церковь в XX веке — вероятно, последняя репетиция зла перед приходом антихриста. Миллионы людей с легкостью поверили тогда столь грубой лжи — кто устоит перед имеющим всю силу обольстителя? Зло, согласно Писанию, должно раскрыться до конца, и это значит, что главные и ни с чем не сравнимые испытания впереди.

Если плюрализм может означать равенство добра и зла, а толерантность — принятие этого равенства, возникает естественный вопрос: может ли человек отказаться мыслить? Вопрос кому-то покажется странным, особенно при наличии столь впечатляющих достижений мысли в новой глобальной революции — экономической, информационной, генетической. Но чтобы утвердить грех как нормальное явление, то есть уничтожить человека, необходимо разоружить мысль, придать незаконный или неосновательный характер всякому виду сопротивления. Сопротивляться — во имя чего? «Когда основания разрушены, что может праведник?» — говорит псалом. Если отвергается идея основательности человеческого существования, следует признать законность переменчивости человеческого разума. Такой разум, по определению, становится условным, легко подвергаемым ревизии, его существование просто проблематично. Он приносится в жертву каким угодно прагматическим целям и заранее вступает в соглашение с преступлениями, совершаемыми адептами толерантности и плюрализма. Он не может ничего им противопоставить, кроме своей способности к адаптации ради сохранения хоть какого-то общения между людьми. Сопротивление, сведенное к минимуму, в естественном желании человеческой справедливости, правды и добра, оказывается более чем недостаточным. Но есть сила Господня и Крест Его.

Когда мир утверждает неадекватность «традиционной мысли», есть один только выход — глубокое приобщение древней и всегда новой культуре совершенной самоотдачи в крестной пасхальной жизни, даже до мученичества. Только здесь слово истины обретает реальность. И только здесь может родиться надежда, что не все еще для погибающего мира потеряно. И только в этом смысле мы можем говорить о необходимости толерантности — терпеливого отношения Церкви к заблуждениям мира. О такой толерантности, которая законна только в свете верности Кресту Христову. В современном нигилизме в этом смысле есть не только недостатки, но и достоинства. Этот нигилизм может быть не обязательно онтологического характера, не отрицанием по существу. Мы живем в мире, где онтология, метафизика, фундаментализм и все понятия, которые они содержат — Бог, истина, сущность, — переживают кризис. И мы должны увидеть, почему Бог попускает такому быть. Это значит, мы должны явить подлинность высших ценностей. Это значит, что они были слишком внешними, поверхностными, нереальными для многих ищущих истину. И мы можем сделать это только ценой совершенной отдачи себя в готовности к мученичеству, которого никому не избежать, если он ищет истину в мире торжествующего зла. Только тогда, когда мы не идем ни на какой компромисс со злом, царствующим сегодня в мире, мы можем оказаться способными молиться даже за убивающих нас. «Вы будете ненавидимы всеми за имя Мое», — говорит Христос. Это хуже смерти самой. Христиане будут ненавидимы всеми людьми — это значит всеми плохими, порочными, злыми людьми, и это значит грех будет нормой для всех. Религия Бога любви может вызывать самую великую ненависть. Свет Евангелия будет невыносим для них, потому что будет раскрывать их злые дела. Миру, лежащему во зле, было ненавистно то преображение, которое предлагал Христос. Он ненавидел Христа, а теперь всю свою ненависть обращает на тех, кто Христовы, за имя Его. Перенесение христианами таких страданий, а также то, что они ненавидимы худшими из людей, будет свидетельством, что христианство — добро, и многих ищущих истину обратит к вере. Их мужество, бодрость и постоянство среди непрекращающихся испытаний будет свидетельством, что они свято верят в то, что проповедуют и что их поддерживает Божия сила. Не к толерантности — терпению к злу и равнодушному принятию его, — а к твердому стоянию против зла даже до смерти призваны христиане. Ради любви к ненавидящим нас и убивающим нас, и ради спасения всех, кто нуждается в спасении. Наш долг всегда, и особенно в опасные времена, хранить таким терпением, по слову Христову, души наши, чтобы ничто не могло смутить, расслабить и тем более погубить их. Терпение — не просто способность все переносить, но способность обращать все в величие Христово и славу. Что поражало всегда язычников во времена гонений? То, что мученики не умирали мрачно, они с радостью, как на праздник, как на служение Божественной литургии шли на смерть (вспомним древних мучеников и наших новых — например, священномученика Владимира Киевского и преподобномученицу великую княгиню Елизавету). Терпение — качество, которое дает человеку силы не просто страдать, но побеждать Христовой победой. «Ибо всякий, рожденный от Бога, побеждает мир; и сия есть победа, победившая мир, вера наша» (1 Ин. 5, 4).

Что бы ни происходило, верные Господу должны стоять до пролития крови. «Претерпевший же до конца спасется». Терпению уготованы венцы. Но путь к вечному блаженству — вся жизнь. Можно победить во многих сражениях и проиграть войну. «Мы видели многих, достигших гавани спасения, и внезапно потерпевших кораблекрушение», — свидетельствуют святые отцы. И даже дойдя до врат небес, можно увидеть, что рядом — дорога во ад. Только до конца претерпевший спасется. Так «из-за умножения беззакония охладеет любовь» в мире, что до конца претерпеть можно будет только любовью Возлюбившего нас до конца (Ин. 13, 1).

«Претерпевый до конца, тот спасется», но только в любви. Церковь Божия устоит, но только любовью. И хотя многие соблазнятся, но всегда будут те, кто претерпит все до конца. Кто мы и где мы среди Страшного Крестного Суда Господня?

протоиерей Александр Шаргунов

6 февраля 2010 г.