Ответы на вопросы читателей журнала «Русский Дом» — ноябрь 2013 г.

Когда впервые открылась мне вера, сердце мое буквально горело. Я не сомневалась, что так будет всегда. Но с годами, надо в этом честно признаться, первое переживание ослабело. А иногда я иду в храм, как говорится, просто мертвыми ногами. Что это, привычка к святыне, о которой Вы часто пишете как об одной из самых главных опасностей в христианской жизни, или что-то еще? Как хотела бы я вернуться к чудесному началу! Что для этого надо сделать, в чем секрет?

А. Воронцова, г. Астрахань

Вера никогда не становится некоей нашей собственностью. Если бы так было, она тотчас же исчезла бы как таковая. Вера не есть то, что находится в нашем распоряжении. Но это дар, который всегда предлагается нам. Можно сравнить веру с человеческой любовью. Ее нельзя обрести раз и навсегда. Она должна всегда завоевываться, она обретается, когда переживается как совершенно новый дар. Точно так же вера слабеет и совсем угасает, если она не возвращается всегда как новый дар ее Подателю. Вера может непрестанно рождаться только из своего источника, который должен всегда присутствовать во всех наших обстоятельствах. Простого воспоминания о том, что было однажды получено, недостаточно. Свидетельство о благодати в хвале Бога и в празднике принятого дара не должно никогда охладевать.

Вера как дар, но также вера как жизнь может возрастать только в церковном общении. В конце концов, жизни не учатся. Хорошо читать книги святых отцов, учиться в семинарии, академии, но вера не исходит из уст, как какой-то предмет. Школа не есть ее подлинная область. Жизнь рождается и развивается в общении с жизнью. Вера как жизнь нуждается в истинном общении, и если она дар, которым живут, она снова и снова возвращается особенным образом.

Сколько людей, в том числе как будто верующих, приходят в уныние из-за бедности, из-за невозможности обеспечить свою семью всем необходимым! А с другой стороны, есть и такие, которые, как пишут сейчас в газетах, входят в десять процентов «преуспевающих». Я уже не говорю о тех, которых недавно называли «новыми русскими», а теперь все чаще — «новыми нерусскими». У них все хорошо, они исполнены самодовольства. Все хорошо? А я, естественно, думаю, где большая опасность для человека.

В. И. Куликов, г. Петрозаводск

Есть два искушения, два испытания человеческого сердца. Скорби и лишения, в которых мы, очищаемые как золото в горниле, должны противостоять нестерпимому пламени. Но не меньшему, а, может быть, большему испытанию подвергаемся мы, когда нам сопутствуют благополучие и успех. Потому что трудно сохранить душу от расслабленности.

Много примеров такого рода у нас перед глазами, и все мы знаем историю евангельского богача, который собрал невероятно огромный урожай и задумался, как распорядиться им. У него уже были богатства, но он искал большего. Однако Бог в Своем бесконечном милосердии к человеку не осуждает его сразу за это неразумное желание. Вот человек, который не перестает прибавлять новые богатства к тем, которые у него уже были. Но Бог хочет увидеть, не обратится ли его душа, до предела насыщенная земными дарами, к великодушию, к состраданию, к щедрости.

Что же мы видим со стороны этого богача? Только горькую желчь в душе, равнодушие к ближним, еще большее отсутствие какой-либо доброты. Таков его ответ Небесному Благодетелю. Кто не пожалеет такого одержимого страстью жадности человека? «Изобилие делает его несчастным, — говорит святой Василий Великий, — из-за благ, которые у него уже были, еще более из-за тех, на которые он надеется».

Прошу не сердиться на мой вопрос. Христиане снова начали готовиться к празднику Рождества Христова, а я думаю об участи тех, у кого другая вера — ну, например, о мусульманах, о буддистах, об иудеях. Они ведь тоже молятся, у них свои созерцания, свои духовные высоты, своя мощная религиозная система.

К. С. Фирсов, г. Москва

В христианской вере речь идет не о созерцаниях, которые теряются в головокружительных высотах. Не мы восходим к подлинным высотам, но Бог сходит в наш мир. Он становится человеком и обитает с нами (Ин. 1, 14). Он в полноте один из нас, подобный всем нам, кроме греха (Евр. 4, 15). Тот, Кто был в Божественной жизни, принимает жизнь раба, становится послушным до смерти на Кресте (Фил. 2, 6—8). Христианская вера не сводится к системе самых ярких высказываний. Она вся — в конкретной Личности, в Иисусе Христе. Люди восприняли это как неслыханную дерзость, как соблазн. Как этот человек, Которого мы знаем, Который есть сын Иосифов, и Мать Которого мы знаем, смеет утверждать, что Он Сын Божий? В Евангелии сказано: за это «возроптали на Него иудеи» (Ин. 6, 41). Позднее апостол Павел скажет, что благовестие о Кресте — соблазн для иудеев и безумие для язычников (1 Кор. 1, 23). Этот ропот продолжается до сегодняшнего дня. В разных видах, в том числе в бесплодных попытках человека самому достигнуть неба.

В Евангелии есть описание двух одинаковых чудес Христа — умножения хлебов. Причем второе чудо производит меньшее впечатление по яркости, хотя, казалось бы, должно быть наоборот. Один мой неверующий знакомый договорился до того, что Новый Завет составлялся из разных фрагментов не дошедших до нас древних рукописей порой путем даже не очень продуманного склеивания их. Я понимаю, что он говорит вздор. Но все-таки, почему такое внимание к этому чуду?

Ермакова Татьяна, г. Калуга

Насыщение пяти тысяч пятью хлебами — первое из двух чудес умножения хлебов. Второе чудо — насыщение четырех тысяч семью хлебами. Сам по себе этот факт для иных создает проблему. Было ли на самом деле два события или это два разных описания одного и того же события? Интересно, как наши недоброжелатели, цинично утверждающие, что ранняя Церковь по своему усмотрению составляла Евангелие, объяснят такую очевидную разницу? А для иных, воспринимающих оба повествования как абсолютно достоверные, но не видящих в них ничего, кроме буквального смысла, возникает другая проблема. Не превращают ли, говорят они, эти два чуда Христа в некоего мага, предлагающего из своего репертуара хорошо проверенный фокус? «Давайте еще раз повторим с хлебами и рыбами то, что так хорошо получилось в прошлый раз».

Мы сможем ответить на эти вопросы, если внимательней посмотрим на то, что повествует Евангелие, и на самих себя. Почему мы с такой радостью принимаем целый ряд чудесно исцеленных Господом слепых и прокаженных, а это особенное чудо, дважды совершенное, может нас смущать? Наверное, потому что оно кажется нам не столь существенным, а также потому что, как в первом, так и во втором случае все повторяется: та же пища, то же усаживание на траву, Христос, произносящий и там, и здесь те же чудодейственные слова, то же собирание остатков после трапезы. Необходимо добавить: и то же сострадание. Мы часто сосредотачиваемся на материальных подробностях и проходим мимо сути чудес. Христос исполнен сострадания к людям. Он заботится об их телесных нуждах — будь то безнадежные болезни или просто то, что требуется на каждый день, как, например, это утоление голода. Он — Бог, дающий нам хлеб наш насущный, во всех смыслах этого слова. Бог, отвечающий на наши обыкновенные потребности, — так же как на то, что является жизненно важным или грозящим гибелью.

Это главный жизненный урок, который мы должны усвоить, — не имеет значения, было ли пять тысяч человек в одном месте или четыре тысячи — в другом. Благая весть Царства Божия, открывающаяся здесь, включает Божию заботу о всех наших нуждах. И это должно быть засвидетельствовано так же ясно, как Его сила воскрешать мертвых или прощать грехи. Потому что вся человеческая личность должна быть спасена — в теле, как и в душе. Как прекрасна обыкновенность этого чуда! Нет давки и отталкивания друг друга с целью стать ближе ко Христу и коснуться Его, как это можно видеть в других случаях. Все наполняет атмосфера простого радостного пира, каждый чувствует себя как дома — среди прохлады знойного дня. Это царский пир — пир Царя Небесного, совершающийся на холмах Галилеи. Это происходит не в притче, не после торжественной проповеди, не среди смертельной опасности, но в обычном многолюдном собрании, на краткое время ставшим совершенным — когда обычная телесная потребность исполняется духовного значения.

Когда ученики стали просить Господа отпустить людей, чтобы они могли купить себе хлеба, Он сказал: «Не нужно им идти, вы дайте им есть». После того как выяснилось, что у них только пять хлебов и две рыбы, Он сказал: «Принесите их Мне сюда». Мы приносим Господу то, что у нас есть, и Он благословляет наше приношение. Немногое с Богом больше, чем многое без Него. В кратких словах Евангелие передает, как совершается чудо насыщения пищей Царства Небесного. Господь благословил хлебы, затем дал их Своим ученикам, а те — народу. Христос действует через Своих учеников, через Свою Церковь. Господь дает обетование: «не нужно им ходить», Господь дает служение: «вы дайте им», Он являет Свою силу: «принесите их Мне», и народ получает необходимое: «все ели и насытились». После чудесной трапезы еще осталось двенадцать коробов. Это значит — было больше чем достаточно.

Мы знаем, что потрясенный чудом народ хочет сделать Христа своим царем. Но Христос — не хлебный царь. И мы слышим в Евангелии от Иоанна, как Он говорит после этого с народом: «Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда» (Ин. 6, 35). И в ответ на их неверие Господь отвечает: «Истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день. Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем. Как послал Меня живый Отец, и Я живу Отцем, так и ядущий Меня жить будет Мною» (Ин. 6, 53—57). Как обыкновенная пища поддерживает жизнь тела, так наше приобщение Христу в святых Его Таинствах — наша духовная пища. Как самое малое приношение — пять хлебов и две рыбы — могут тысячекратно умножаться в руках Божиих, так крошечное семя Царства Небесного может возрастать, заполняя все внутри каждого из нас, если мы предадим свою жизнь в руки Божии.

У меня вопрос к Вам как к священнику. Как Вы думаете, почему такое постоянное противодействие Церкви? Например, в сегодняшнем глухом или порой откровенном протесте против строительства в Москве «двухсот храмов шаговой доступности». Не тот же ли дух в прошлом веке направлял отцов и дедов этих людей на разрушение храмов? Я не говорю о внешних силах, организующих это противодействие. Я говорю о глубоком непонимании большинства. Слишком немногие оказываются способными искать и находить Бога.

О. А. Покровский, г. Москва

Абсолютно верно. И мы, священники, знаем это: «мир» (в том определении, которое дает Евангелие от Иоанна) не понимает христианина, не понимает служителей Евангелия. Немногие предпочитают лучшее худшему, потому что мир не знает Бога, и немногие, потому что он не хочет Его знать. Мир не хочет знать Бога и слушать Его священников, потому что слово Евангелия задевает главные человеческие глубины, ставит под сомнение псевдоблагополучие мира и угрожает ему.

Главный вопрос нашего пастырского труда — как донести Бога до мира, до наших современников. Донести Бога предполагает прежде всего, с одной стороны, любовь (к Богу и человеку), а с другой — надежду и веру (в Бога и человека). Потому подлинно христианское измерение нашей жизни — лучшее свидетельство за Христа. Лучшее благовестие всегда — жизнь подлинного христианина. Центром служения Иисуса Христа и нас, христиан, является благовестие Царства Божия. Это благовестие во имя Христово означает для Церкви — для священников, для монахов, а также для всех крещеных — участие в том, чтобы быть в мире Христовым свидетелем. Что бы ни происходило, какие бы гонения ни были, явные или скрытые, наше служение — донести Евангелие до всех, чтобы все узнали радость Христову и узнали, что эта радость возможна среди самых невыносимых скорбей. Что может быть прекрасней этого? Что может быть более великое, более вдохновляющее, чем распространять в мире, погибающем от греха и отчаяния, слово нетленной жизни, для которой создан каждый человек!

Протоиерей Александр Шаргунов

1 ноября 2013 года