Ответы на вопросы читателей журнала «Русский Дом» — июнь 2014 г.

То, что я Вам пишу, вероятнее всего, не очень похоже на вопрос. Просто хочется поделиться. Когда со мной случилось большая и непоправимая беда, я, чтобы не впасть в отчаяние, стала ходить по храмам, ища слов поддержки у батюшек. И многие из них мне помогали. Но настоящую помощь я получила от одного старого священника, который, выслушав меня, ничего не сказал, а только посмотрел на меня долгим и внимательным взглядом и благословил. На следующий день я почувствовала в себе внезапную перемену. Мне стало легко, будто я обрела смысл произошедшего со мной. Я поняла, почему говорят, что христианская печаль должна быть срастворена с радостью.

Т.И. Захарова, г. Курск

В великих скорбях только Бог может утешить. Вот почему молитва бывает больше всяких слов утешения.

Почему по церковному уставу за богослужением мы слышим главным образом пение?

И. Ломтева, г. Калуга

Церковь издревле поет, потому что от избытка сердца так произносят ее уста святые слова. Церковь поет, потому что Сам Христос, вступая в победное сражение со смертью, воспев, пошел со Своими учениками на гору Елеонскую (Мк. 14, 26). Потому что, как свидетельствует книга Деяний, Павел и Сила, находясь в узах, воспевали Бога, и совершилось чудо (Деян. 16, 25). Точно так же преподобномученица великая княгиня Елисавета, сброшенная озверевшими палачами в алапаевскую шахту, пела Херувимскую песнь. Священномученик Владимир, митрополит Киевский, ведомый на казнь, пел стихиру Великой Субботы «Благообразный Иосиф». А московские священники, когда их везли на грузовиках на расстрел, пели: «Христос воскресе из мертвых». В мире, который сегодня не поет (потому что очень редко можно назвать пением то, что они поют), Церковь поет. Церковь поет, потому что только говорение слов не может удовлетворить ее желание молиться и благодарить Бога. И каждый христианин, если только он истинно молится за богослужением, поет, хотя другие не слышат этого, не только с хором, но с ангелами и святыми.

Я прочитал где-то интересное высказывание преподобного Феодосия Киево-Печерского: «Не должно хвалить чужую веру, потому что таким образом мы охуждаем свою». Не ручаюсь за точность цитаты, но смысл именно такой. Тогда возникает вопрос, почему же святитель Василий Великий призывал христианских юношей не чуждаться чтения книг, написанных великими языческими философами? Следует, говорил он, подобно мудрой пчеле, собирающей нектар со всех цветов, извлекать для себя что-то полезное и из этой мудрости. Откуда же такая нетерпимость у преподобного Феодосия?

Михаил Гринин, г. Санкт-Петербург

У преподобного Феодосия речь идет о другом — о недопустимости компромисса с ложью. Компромисс — несомненный признак не обладания истиной. Когда человек уступает в вопросах идеала, чести и тем более веры, можно с уверенностью сказать, что он — без идеала, без чести и без веры. Человек Божий, самый простой христианин, рассуждает так: я не уступлю ни на миллиметр. И почему я должен уступать, если я убежден в правде моего исповедания? А другой с готовностью идет на компромисс. Вы согласитесь, что дважды два не четыре, а три с половиной? Нет? Даже ради самой приятной и выгодной дружбы вы не уступите, по крайней мере, в своем сознании, такую малость. Это просто потому что вы (может быть, впервые) убеждены, что обладаете истиной. Человек, самый благородный и мудрый, готовый пойти на компромисс, как свидетельствует история, снова может осудить Христа на смерть. Твердое стояние в истине не есть нетерпимость. Твердое стояние в вере не есть просто неуступчивость. Это святая неуступчивость.

Дорогой отец Александр! В Вашей книге «Миражи любви и мир» Вы очень хорошо показали, что революция 1917 года и тот распад, который мы наблюдаем сегодня в России и во всем мире, совершились не в один день. Впечатляет Ваш анализ «трех великих течений мысли трех последних веков». Замечательны статьи о «лжепророках, определивших XX век» — о Марксе, Ницше, Фрейде и Дарвине. Вот откуда идут современные биотехнологические эксперименты, которые, как сказал один из Ваших корреспондентов, «переходят уже все мыслимые границы». Мы знаем, что качественный скачок науки дает возможность сегодня некоторым ученым выдвигать гипотезу о человечестве-мутанте, о постчеловечестве, о «биологической революции». Разве генетика не приводит фактически к неразличимой общности между человеком и животным? Современные исследования науки предлагают возможность создания искусственного мозга — искусственного разума, то есть говорят о сходстве человека и машины. Скоро нам будет трудно определить, что такое человек. Многие уже не могут это сделать. Человек — это «полуфабрикат», говорят они. Такую терминологию можно все чаще встретить на страницах самых «передовых» изданий, особенно на Западе, обсуждающих новые генетические манипуляции. Но ведь эта так называемая концептуальная революция берет начало издалека. Как и прочие революции — социальные и нынешние «сексуальные» и «цветные», которые обещают наконец-то «освободить человека»! Ну, скажем, из XVII века, от того же Декарта, о котором Вы пишете в своей книге. Он как будто не отрицал существование Бога, но позволял себе по своему разумению толковать богооткровенные истины. Он высоко ценил Библию, но для него это была только великая книга. А жизнь, по его мнению, глубже и сложнее. Сегодня для нас несомненно одно — мир стоит в растерянности перед собственными достижениями. Что должна делать Церковь в этой ситуации? Как объяснить, где выход? Есть ли такие люди, которые могли бы это сделать?

Г. А. Данилов, г. Мытищи

Выход, согласно логике жизни, — в возвращении к богооткровенной истине. В каком-то смысле можно согласиться с утверждением, что человек — это «полуфабрикат». Одно из самых главных слов Евангелия — слово Христа Никодиму: «Если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия» (Ин. 3, 3). «Как может человек снова родиться, будучи стар?» — отвечает Ему искушенный в ветхозаветной мудрости Никодим. Родиться снова! Это одно из самых главных слов Писания, которое сегодня исключительно актуально. Человек не полностью сформирован, вся жизнь его — постоянное становление. И сегодня со стороны психологов, этнологов, биологов мы видим стремление умалить человека, свести его к его гландам, к его нервам, к его архетипам, к его предкам, к животным, или еще проще — к некоему механизму. «Нет никого, никто не мыслит, за нас думают механизмы, никто ничего не хочет, есть биологическая пульсация, которая решает все, человека не существует».

Есть что-то очень скорбное в самой констатации этого нигилизма. Он естественно приводит к полной дезориентации значительной части людей, главным образом, молодежи, которая сегодня абсолютно обманута, и которая действительно руководствуется уже только своими инстинктами, потому что все, что имеет подлинную ценность, без конца попирается.

Человек еще не родился, мы можем его умалять (или возвеличивать), благодаря множеству экспериментов над ним, каждый раз как будто подтверждаемым. Большую часть времени, почти всегда, его жизнь доведена до автоматизма, восходящего к его далекому детству или к животному началу — какая разница! Почти всегда он — «полуфабрикат», и действует согласно этому. Вот почему слово Евангелия бьет нас в самое сердце: «Должно вам родиться свыше». Рождение по плоти — ничто с человеческой точки зрения. Оно ничего не значит. Подлинное рождение должно наступить, подлинное рождение — впереди нас.

Но как может оно совершиться? Что может способствовать ему? Что может привести к нему? Это поистине тайна, в ней — все богатство Евангелия, ведущее нас к общению Любви. К встрече с Любовью, которая делает живыми наши каменные сердца, камень наших сердец, и дает нам возможность обрести неложную свободу.

Никто не может узнать, что это такое, кроме как Духом Святым. На самом деле, нет ничего проще этого, нет ничего выше. Но это можно узнать лишь Духом Святым, Которого не видел никто, кроме как в новом рождении, в совершенстве нашей свободы. Да, свободы по отношению ко всему, что является «полуфабрикатом», свободы до глубины нашего существа, там, где обретается наше живое общение, чистая устремленность к этому лику Любви, который святые отцы называют «красотой всегда древней и всегда новой».

Поэтому нет никаких сомнений, что все наше рождение — в этом рождении, в этом новом источнике, существующем прежде нас. В устремленности к этому источнику есть некий риск, но стоит ради него рисковать собой. Путь к нему относительно легкий, потому что всякий, кто пойдет этим путем, прикоснется к красоте «всегда древней и всегда новой» — там, где истина. Она и есть это высшее благо, то добро, которое называется благодатью. И только здесь бессмертная человеческая душа узнает подлинную свободу.

Но если это так, если подлинный человек существует прежде нас, если речь идет о рождении, в котором мы становимся самими собою, мы можем родиться только в живой связи с Богом, в нас пребывающем.

Мы знаем измышленного Декартом собственного бога, который дает вселенной первоначальные импульсы, а потом оставляет ее самой развиваться. В нем — только начало первого движения, он не поднимается до Духа. Этот бог двусмыслен и неприемлем для христианского сознания. Потому что «в начале было Слово», Которое дает нам жизнь и зовет нас стать самими собою.
Бога познают по мере любви к Нему. Поэтому речь идет о том, чтобы мы всегда углублялись в этом сокровенном общении с Богом, открывающим нам наше лицо. Подлинный лик Божий будет являться нам в преодолении всех ограничений нашего ума, всех заблуждений, потому что мы будем следовать за Богом как источником нашей подлинной жизни.

Кто покажет нам реальность этого пути? Наши святые, великое множество их, явленное во все времена. И все, кто именуется христианами, призваны к святости. Среди нынешней беспросветности и всеобщего уныния мы должны обращаться прежде всего к ним. Мы обращаемся к святым — не для того, чтобы они облегчили нам жизнь, избавив нас от всяких усилий, но чтобы показали нам смысл нашего существования, чтобы вдохновили нас, чтобы дали нам узнать подлинный вкус свободы, когда она означала освобождение от всякого рода «полуфабрикатов». От всего, что мешает нам достигнуть достоинства нашего человеческого призвания.

Мы предстоим перед всеми этими свидетелями (самые малые из них, которые не оставили имени в истории, не менее самых великих святых), радостно узнавая, что они были прежде всего любящими и смиренными. В научении их любви и смирению, а не просто в восторге перед вдохновенными текстами и самыми красивыми на свете словами, можем мы начать постигать, что значит соединиться с Иисусом Христом. По крайней мере, эти тексты всегда становятся живыми в подвиге тех, кто жизнью своей продолжает писать Христово Евангелие.

Какое чудо через лицо святого Сергия Радонежского, святого Серафима Саровского, святого Силуана Афонского, святого Иоанна Кронштадтского, святого Амвросия Оптинского, святого царя-страстотерпца Николая увидеть лик Божий, ощутить Его жизнь в наших сердцах, пережить в себе этот зов к освобождению, где мы станем, наконец, самими собою!

Святые являют призвание Божие, святые завершают Воплощение Божие, которое может быть для нас реальным, лишь когда Христос воплощается в нас. Святые показывают, что наше познание Бога, наше знание Бога соответствует нашему единству с Ним или, вернее, исходит от единства с Богом.

Христианство не есть религия книги. Это религия Бога Живого, всегда верного, Бога, Которого надо встретить и узнать сегодня. Но как Его встретить? В каком направлении идти, чтобы увидеть Его?

Святые ставят Его в центре нашей духовной жизни, потому что они святы в той мере, в которой они освободились от себя. И они освободились от себя в той мере, в какой они соединили себя с Богом, которого они сообщают нам как присутствующего среди них.

Святой — это тот, через которого можно увидеть лик Божий. И ничто так необходимо в нашем восхождении к Богу, в мире, где все меньше и меньше верят книгам и советам, где все нападки на Церковь сводятся к тому, что «мы уже слышали это тысячу раз».

И если мы хотим узнать сегодня, что такое святость, мы должны тоже стать святыми. В этом смысл нашего христианского призвания, которое есть настоящее, в конечном счете, наше подлинное освобождение, которое идет до последней глубины жизни в общении с Богом, и более сокровенно для нас, чем все самое сокровенное в нас.

Протоиерей Александр Шаргунов

1 июня 2014 года