У меня в руках издание под скромным названием «Православное богослужение», изданное организацией с не менее смиренным наименованием «свято-филаретовская московская высшая православно-христианская школа».
Ознакомившись с текстами, я понял, что заявленные в предисловии священника Георгия Кочеткова цели издания совершенно не соответствуют его действительному содержанию. Им декларируются следующие намерения: русификация службы, адаптация ее для современного человека. Декларация усилена цитатой из св. Феофана Затворника о необходимости создания «нового упрощенного и уясненного перевода церковных богослужебных книг».
Тексты же демонстрируют решение священником Кочетковым задач иного рода. И ссылки на известных модернистов 20 столетия, которыми пестрит предисловие, не приближают, а скорее, уводят от квалификации содержания книги.
Прежде всего, это не перевод на русский, и это никакой не модернизм. Элементы его есть, но в качестве камуфляжной сетки, наброшенной на стратегический замысел.
Разве стал бы идейный модернист заменять простое и понятное каждому слово «благодарим» на очень несовременно звучащее «возблагодарим»? Разве стал бы добросовестный словесник менять не нуждающееся в переводе возвышенное «почто милостивными слезами» на убогое «жалостливыми слезами»? Значит, в данном случае не темнота и неясность языка наших предков заставили трудиться самодеятельного филолога, а стремление внести в Литургию что-то свое, пусть слащаво-пошлое, как это «возблагодарим» вместо полного простоты и изящества, могучего «благодарим Господа» православной, а не «высше-православно-христианской» Литургии!
Разве стал бы убежденный сторонник упрощения богослужебного языка для тех, кто, по его мысли, не в состоянии понимать церковнославянский, употреблять выражение «омывая руки», и даже заменять «умыю» на «омыю», заменять «станем со страхом» на «станем благоговейно» (опять простое на сложное)? Употреблять вместо славянского «слыши, Дщи, и виждь, и приклони ухо Твое» не честный перевод на русский, а тенденциозную компиляцию, в которой понятное каждому школьнику по пушкинскому «Пророку» «виждь» меняется, тем не менее, на грубое «смотри», тогда как не совсем понятное «приклони ухо» остается на сей раз неизменным, при этом славянское «Дщи» отнюдь не переводится на русское «Дочь», но заменяется славянским же, то есть столь же «непонятным», но – в другом падеже! Не «Дщи», а «Дщерь». Неважно, что не стало современнее, не важно, что было и без перевода понятно, неважно, что, как у дебила-двоечника, не согласованы члены предложения…
Важно, что теперь стало по-нашему.
«Зберiгати в сухому прохладному мiсцi». «Мiцна та ароматна кава». «Для миття пiд проточною водою нанесiть невелику кiлкiсть на губку або посуд»…
Такое же хулиганство, только более злостное.
Такое же разрушение, только уже не единого языка и культуры, а Единой Церкви.
Еще пример. Глубочайший в своей великой простоте оборот «миром Господу помолимся» неизменно переводится Кочетковым как «в мире Господу помолимся». Это безграмотно хотя бы по той причине, что «миром» означает еще и «всеми вместе», «всем миром», всей, если уж на то пошло, общиной. Смыслом, казалось бы, столь актуальным в среде последователей Кочеткова, явно пренебрегают! Почему - об этом мы сказали выше. Но вот что интересно. Ведь и в общепринятой Литургии есть словосочетание «в мире». Например: «святое Возношение в мире приносити». У Кочеткова это место осталось, увы! – неизменным. Не хватило фантазии, наверное. И получилось вместо перевода создание омонимов, т.е. вместо двух разных слов одно слово с двумя разными значениями. Это классический признак вырождения. Потеря слов - всегда потеря семантики.
У православных есть, как известно, и «всегда», и «ныне» и «присно». У «высших» же на слово «присно» - табу. Чтобы не произносить запретного слова, его заменяют близким по смыслу, но другим словом из этого же языка. Получается: «всегда: ныне и всегда…» Затем, во избежание совпадения с кочетковским, устраняется свое собственное «всегда», подлинное и коренное, подпадая под неизбежное табу реформатора. Итог: «во все дни: ныне и всегда…» Таким образом смысловое «всегда» убито только ради уничтожения смыслового «присно».
Уничтожение ради уничтожения, или чистый большевизм. Табу. Пальмы. Голые хамиты. Вот цель «высшей школы» Кочеткова.
В русском есть и кот и кит. А в «украинском» - только кiт. Это называется: растление смысла.
Полемизируют ли с сознательными растлителями?