Ответы на вопросы читателей журнала «Русский Дом» — сентябрь 2016 г.

Помню, почти пятьдесят лет назад на меня произвели впечатление стихи одного поэта: «Легко быть зверем и легко быть богом. Быть человеком — это нелегко». Не знаю, все ли согласятся с этой мыслью, тем более те, кто в своей слепоте упорно повторяют, что человек — это животное, только сложно организованное. И еще вопрос, по всей видимости не связанный с предыдущим. Для чего крестят маленьких детей? Может быть, правы те, кто говорят: «Пусть вырастут и сами сделают выбор?»

И. Тихомирова, г. Пермь

Что касается «легко быть богом» — неслучайно, наверное, это слово написано в этих стихах с маленькой буквы. В псалмах Давида сказано: «боги язычников суть бесы». Трудно сказать, о каком боге и с какими представлениями о нем писал цитируемый Вами поэт.

Что касается нашего Бога, мы знаем, что Он стал человеком, взял на Себя все человеческое, прошел весь наш путь от рождения до смерти, и смерти Крестной, чтобы спасти человека. Не просто «нелегко», а невозможно человеку стать по-настоящему человеком, пока он безнадежно подчинен греху и смерти. Потому и крестят маленьких детей, чтобы с самого начала благодать Божия содействовала их истинному возрастанию. Но от самого человека тоже многое зависит, поскольку он разумное и свободное создание. Необязательно даже быть верующим, чтобы понять, что «быть человеком — это нелегко».

Да, всегда требуется усилие, определенный труд, чтобы наша жизнь стала более человеческой. Очевидно, что никто не может достигнуть этого сам, один. С первых шагов — родители, потом многоразличное и все возрастающее общение. Как говорится, «с кем поведешься». Ну, а для нас, верующих, это прежде всего Церковь — земная и небесная.

Быть зверем, просто животным, действительно легче. Маленький котенок, появившийся на свет, немногому должен научиться у своей матери-кошки. Он тотчас же и вполне независимо встает на свои четыре лапы. Ему не надо учиться становиться кошкой, его поведение как бы «запрограммировано», оно управляется инстинктами. Без всякого труда он становится кошкой.

С нами же все обстоит совершенно иначе. Никакое возрастание в нашей жизни не достигается без усилий. С первых мгновений нашей жизни в мире мы без конца нуждаемся в огромной помощи. Ребенок, предоставленный самому себе, не может выжить один. Нет нужды не сводить глаз с маленького котенка или щенка, как с новорожденного младенца. Хотя мы уже (заметим в скобках) дожили до такого времени, когда многие предпочитают иметь собачек и кошечек, вместо детей, или, по крайней мере, больше заботятся о них, чем о маленьких детях.

Перед новорожденным младенцем мы задаемся тысячью вопросов. Кем он станет? Какой будет его жизнь? Как будет он созидать себя? Какие влияния будут действовать на него прежде всего? Станет ли он добрым и щедрым человеком? Может быть, по этой причине мы спешим крестить его. И эти вопросы невольно рождаются, когда совершается крещение ребенка. Мы знаем, что совсем не факт, что жизнь этого младенца будет успешной. Какие дороги он изберет? Какие трудности встретят его? Что он будет делать, когда встретится с трудностями? Какая у него будет реакция перед лицом счастья и несчастья? Адольф Гитлер тоже был когда-то маленьким ребенком. Точно так же, как святитель Николай, преподобный Сергий Радонежский, Серафим Саровский, преподобномученица великая княгиня Елизавета и все святые. Что это — стечение обстоятельств, что жизнь одного пошла в одном направлении, а жизнь другого повернула в абсолютно противоположном? Может быть, это было написано заранее в звездах, как суеверно думаю иные, не знающие истинной веры? Почему появление одного на свет сеяло всюду ужас, а появление другого вызывало радость и благодарность? Почему наше сердце загорается волнением, когда мы думаем о великой княгине, преподобномученице Елизавете, почему мы видим жизнь одной как великий успех, а жизнь другого как страшное поражение в человеческом существовании?

Есть избранники Божии — как апостолы, как Предтеча, как преподобный Сергий, который во чреве матери возгласил трикратно. А что сказать об обыкновенном смертном, таком, как я, погруженном ежедневно в суетную многозаботливость? Может быть, такие, как я, предопределены к серой обыденности или даже к вечной гибели, потому что не принадлежат к числу избранных? Как не быть унынию и даже отчаянию?

В.А. Соболев, г. Саратов

Да, есть особые избранники Божии. «Ибо кого Бог предузнал, тем и предопределил быть подобными образу Сына Своего» (Рим. 8, 29). Но Бог любит равно всех, и говорит: «Придите ко Мне все». Это мы неодинаково отвечаем на Его зов.

Те, кто пришли к нему и стали святыми, знают, из какой серости и даже черноты возвел их Господь к чудному Своему свету. И потому, научившись любви Христовой, они молятся о нас и обращаются к каждому из нас (и лично к Вам) на «ты», как к близкому другу, призывая понять самое главное, что есть в нашей вере.

Они напоминают, что в течение всей нашей жизни Христос зовет нас. Но мы «ленивы и нелюбопытны», как сказал наш поэт о расслабленности многих, мы медлительны к пониманию этой великой истины, что Христос некоторым образом идет посреди нас и зовет нас следовать за Ним. Но мы не слышим зова даже в этот момент. Такое было, думаем мы, во времена апостолов, а мы — кто? И не обращаем на Его зов внимания. У нас нет зрения, чтобы видеть Господа, и в этом мы очень отличаемся от возлюбленного Его ученика, который мог различить Христа, в то время как другие апостолы не узнавали Его.

Однако святые говорят каждому, кого борет уныние: «Не сомневайся. Бог смотрит на тебя, кто бы ты ни был. Он зовет тебя по имени. Он видит тебя и понимает тебя — твой Творец. Он знает все, что есть в тебе, все твои мысли и чувства, все твои предпочтения и вкусы, твою силу и твои слабости. Он видит тебя в дни твоей радости и в дни твоей печали. Он интересуется всеми твоими тревогами и твоими воспоминаниями, всеми взлетами и падениями твоего духа. Как на Кресте, Он незримо обнимает тебя Своими руками, поддерживая тебя, и Он поднимает тебя, поверженного на землю. Он видит твое лицо, когда ты улыбаешься и когда ты плачешь, когда ты здоров и когда ты болен. Он видит твои руки и твои ноги, Он слышит твой голос, биение твоего сердца и твое дыхание. Ты не можешь любить Его больше, чем Он любит тебя. Ты не можешь трепетать перед твоими страданиями больше, чем Ему будет невыносимо видеть, как тяжело ты их переносишь. И если Он попускает, чтобы эти скорби были даны тебе, то это потому, что через них Он хочет умудрить тебя и призвать к Себе, и дать тебе ни с чем не сравнимое благо. Ты не только Его творение, хотя Он заботится даже о малых птичках. Ты человек — искупленный и освященный, ты Его усыновленное чадо, причастное славе и благословению, которое превечно изливается на Его Сына Единородного. Ты избран, чтобы принадлежать Ему. Ты — один из тех, за кого Христос вознес Отцу Небесному последнюю молитву и запечатлел ее Своей драгоценной кровью».

Может быть, эта мысль слишком велика для нашей веры? Может быть, слыша это, мы с трудом можем удержаться от смеха, изумленные и потрясенные Божиим обетованием? Помните повествование в книге Бытия о состарившейся Сарре, которая рассмеялась, когда услышала Божественное обетование о рождении у нее сына? Что есть человек — такой, как мы, как я, чтобы Сын Божий явил обо мне такую заботу? Кто я такой, чтобы Он столь великой ценой возвел меня из состояния почти бесовского к тому, что выше ангельского, чтобы создать меня и жить лично во мне, в моем сердце, созидая из меня Свой храм? Кто я такой, чтобы Дух Святой пришел и вселился в меня, и вознес меня к Богу «воздыханиями неизреченными»?

Потому и говорят святые отцы, что уныние и отчаяние — отвержение веры, то есть покаяния.

Один мой неверующий знакомый сказал: «Не кажется ли тебе, что Церковь ни о чем не говорит, кроме как о грехе? Согласись, создается впечатление болезненности и навязчивости, когда все время говорят о грехе. Очевидно, христиане — люди, которые всюду видят грех, все воспринимают через негативную призму греха. Разве это не симптом болезни — видеть так себя и других?» Христиан обвиняют, что они создают только нервозность, без конца говоря о грехе. И в связи с этим еще один вопрос. Мы знаем, что многие в Церкви сейчас стараются приспосабливаться к менталитету современного человека. Вот и богослужения в некоторых храмах совершаются на русском языке. Может быть, пришло время и слово «грех» заменить другим, адекватным по смыслу, но более понятным сегодня? Например: «ошибка», «заблуждение»? Кто еще сейчас говорит о грехе?

Владимир Богданов, г. Москва

Тема «русификации» богослужения требует отдельного разговора. Но сразу скажем: такого рода «модернизация» сродни предложению сделать более понятным слово «грех». Трудно сказать, чтобы это слово было кому-то непонятным. Речь, скорее, идет о нежелании его понять. И о присутствии в этом того, кто не хочет, чтобы вещи назывались своими именами, и боится быть выведенным на чистую воду.

Да, слова «ошибка», «заблуждение», как и тысячи других слов, выражающих отрицательные явления духовной жизни, естественно имеют право в Церкви на существование. Но все они, без исключения, заключены в слово «грех».

Прежде всего, мы должны твердо усвоить следующее. Грех — существенное явление нашей жизни, и эту правду невозможно устранить. Даже если это слово стало для многих чуждым, никаким другим его нельзя заменить. Вот слова, произносимые священником от имени Христова над хлебом и вином за литургией. Он говорит их над хлебом: «Сие есть Тело Мое, еже за вы ломимое во оставление грехов». И над чашей: «Сия есть Кровь Моя Новаго Завета, яже за вы и за многия изливаемая, во оставление грехов». Перед причастием мы молимся: «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога Живаго, пришедый в мир грешныя спасти, от нихже первый есмь аз». Эта молитва святого Иоанна Златоустого, в которой он повторяет два исповедания: первое — апостола Петра, когда «не плоть и кровь» открыли ему тайну Сына Божия, и второе — апостола Павла. Одно исповедание не существует без другого. Христос принял смерть ради оставления наших грехов. В Евангелии от Матфея сказано, что Господь принял имя Иисус, чтобы обозначить смысл служения, определяющего всю Его жизнь: «И наречешь Ему имя Иисус, ибо Он спасет людей Своих от грехов их» (Мф. 1, 21). Ради этого Он пришел к нам и ради этого умер, чтобы избавить нас от грехов. В конце Символа веры мы также торжественно исповедуем, что веруем во оставление грехов — значит мы веруем, что они существуют. И во всех наших молитвах мы без конца повторяем слово «грех». Кто не сознает себя грешником, тот находится в несравненно более тяжком состоянии, чем самый отчаянный грешник, сознающий себя таковым. «Если говорим, что не имеем греха, — обманываем самих себя, и истины нет в нас. Если говорим, что мы не согрешили, то представляем Его лживым, и слова Его нет в нас» (1 Ин. 1; 8, 10). Так отрицание греха приводит к хуле и безумию: мы, живущие во грехе, — праведны, а Бога, спасающего нас от греха, обвиняем во лжи — в том, что принадлежит диаволу, отцу лжи.

Перед лицом главной тайны христианской веры мы должны увидеть и то, как происходит банализация слова «грех» в обыденном языке, лишающем его глубокого смысла. Это слово употребляют во всех возможных и невозможных случаях, и прежде всего в связи с шестой заповедью. «Но может ли любовь быть грехом?» — такую фразу произносят многие, показывая тем самым, что любовь и грех часто воспринимаются лишь через призму пола. И демонстрируют тем самым, как правило, свою любовь ко греху.

Протоиерей Александр Шаргунов