За сто лет до революции

Заметки на полях «Жития преподобного Сергия» Екатерины II

Существует много авторитетных, исторически и духовно интересных описаний жизни «игумена земли Русской». Почему же из всех этих текстов нас привлекло ныне не живое свидетельство в первоисточнике Епифания Премудрого, не то или иное яркое иконописное переложение XVI—XVII веков, а «Житие», которое принадлежит перу императрицы Екатерины II? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно понять, что заставило ее уделить особое внимание именно церковной деятельности преподобного после того, как она тщательно проследила процесс создания монастырской сети в России и закладывания пустынножительской традиции. Этот интерес императрицы уже при первом чтении не может не вызвать некоторого удивления уже потому, что идет вразрез с общим направлением ее деятельности. Ведь в числе основных реформ Екатерины — вспомним — была секуляризация церковной жизнедеятельности, подрыв традиций православного русского монастыря.

Наше обращение к екатерининской «Выписи» Жития преподобного Сергия вовсе не академического свойства; в перипетиях давних лет присутствует день сегодняшний в его политическом и нравственно-духовном брожении. И необходимость понять, что происходит сегодня с Русской Православной Церковью и с Отечеством нашим, заставляет нас обратиться к имени другого Сергия — пусть этот переход не покажется странным — к пресловутой теме «сергианства». В самом деле, бывают ли обстоятельства, как учил митрополит Сергий (Страгородский), когда ради достижения общего блага — блага всей Церкви — возможно поступиться личным христианским долгом? Если внутри Церкви, которая призвана быть светом мира, этот вопрос, разрешаемый, как мы видим, в течение долгих веков, получает положительный ответ, то вне ее после этого должны быть устранены какие бы то ни было затруднения. Заметим, что, может быть, главная заслуга последнего русского царя святого страстотерпца Николая заключалась именно в том, что для него не существовало ни малейшего разрыва между исполнением личного христианского долга и государственным и общественным служением. С другой стороны, этот разрыв, с достаточной легкостью допускаемый иными нашими царями, и был одной из главных причин, постепенно уготовляющих крушение православной монархии.

Вот почему мы должны быть осторожны в отношении слишком идеалистических оценок христианства в дореволюционной России. Самая великая опасность — общество номинального христианства, кажущееся единство с насилием над совестью. Еще блаженный Августин замечал с печалью: «Одновременно с утверждением авторитета христианства все увидели возрастание лицемерия. И порой насилие в самом жестоком смысле слова». Блаженный Августин говорил о болезнях Западной Церкви, о таком открытом насилии с целью уничтожить непокорные меньшинства, когда несчастные не находили ничего лучшего, как остаться внутри христианства, становясь как бы ферментом будущего его очищения и внутреннего разделения. Сказанное блаженным Августином о Западной Церкви в известной степени относится и к нам.

Пожалуй, главная проблема, встающая или, по крайней мере, долженствующая встать перед исследователем екатерининской эпохи при обращении к личности государыни и деятельности ее на российском престоле, есть проблема взаимоотношения власти и Церкви.

Девятого марта 1783 года Екатерина II напишет своему европейскому поверенному, другу и постоянному собеседнику по письмам, литератору барону Мельхиору Гримму: «Что касается моих святых, я беру их в святцах, и, когда мне бывает нужно, я ищу между ними людей, которые служили государству или человеческому роду…» Согласно такому трезво понимаемому долгу просвещенного монарха перед народом, Екатерина и выстраивала свои отношения с Церковью. Она искренне почитала себя за «главу Церкви» и полагала, что-де «церковная власть должна подчиняться ей безусловно». Но что же такое в действительности власть в Церкви? И — власть в христианском государстве?

«Дана Мне всякая власть на небе и на земле», — так запечатлевает Христос прощание с учениками, Воскресением Своим отнимая всякую власть у последнего врага — смерти. Возносясь к Отцу, Он являет торжество «превыше всякого начальства и власти, и силы, и господства, и всякого имени, именуемого не только в сем веке, но и в будущем». Исходя из этой полноты власти и ее осуществления в мире, Христос и направляет Своих учеников: всех людей сделайте Моими учениками. И когда мы начинаем размышлять над существом власти, может быть, прежде всего надо думать о полноте власти церковной. Ведь власть, которую дает Христос Своим ученикам, ничем не отличается от собственной власти Мессии. Это сила исцелять больных, торжествовать над темнотой, власть прощать грехи, побеждать смерть. В Деяниях апостольских и показано, как осуществляется эта власть. Как Христос, Именем Его апостолы и диаконы, поставленные ими, совершают чудеса исцеления, изгнания злого духа. Даже тени Петра достаточно, чтобы исполнилась власть Христа: «Так что выносили больных на улицы и полагали на постелях и кроватях, дабы хоть тень проходящего Петра осенила кого из них». Вот и Павел словами Самого Христа воскрешает мертвого. Эта сторона власти апостолов наиболее отчетливо выражается там, где история Страстей Христовых своеобразным «перевернутым образом» повторяется в их жизни. Чудесным образом спасаются двенадцать от рук Синедриона, и Павел — от рук Ирода (прежняя власть Пилата, Римского государства, предавшая Иисуса кресту, избавляет Павла от рук иудеев в Коринфе, в Ефесе и Иерусалиме). Сила апостольских проповедей, обращающая тысячи людей к вере, — во внутреннем присутствии Божием, в силе Духа Святого (как и обещал Христос ученикам при прощании, они сотворят дела большие, нежели Он, их проповедь будет совершеннее и яснее). С этой точки зрения молодая Церковь обладала властью чрезвычайной. Однако эта власть — лишь внешний знак подлинной силы.

Сила проповеди апостольской росла вместе и вопреки усилению преследований. «Потому что наше благовествование у вас было не в слове только, но и в силе и во Святом Духе, и со многим удостоверением, как вы сами знаете, каковы были мы для вас между вами. И вы сделались подражателями нам и Господу, приняв слово при многих скорбях с радостью Духа Святого», — так писал апостол Павел в Первом Послании к Солунянам, наиболее древнем документе Нового Завета. Сила Божия, сила Духа Святого, которой действует Сын, — вот власть Церкви. Но раскрывается она как реальная сила — прежде всего в противостоянии гонениям, преследованиям, одним словом, — в немощи. Сила Божия в немощи совершается.

Получивший полноту власти в Церкви, тем не менее, может рассматривать ее как собственную. В Новом Завете — это сила Духа Святого. И говоря в Послании к Галатам о законности своей власти, апостол указывает на следующие достоверные ее знаки: немощь и безумие.

Сила Церкви передана ей от Христа, и знак ее — лик Христа земного, Мужа скорбей, Который пришел не для того, чтобы Ему служили, но чтобы послужить Самому «и отдать душу Свою для искупления многих». «Посему я благодушествую в немощах, в обидах, в нуждах, в гонениях, в притеснениях за Христа, — говорит апостол, — ибо, когда я немощен, тогда силен». Лишь через немощь проясняется, что избыточествующая сила слова не от него исходит — от Бога. Знак подлинности власти Церкви — лик немощи. Не только служанки и нищей, но и Церкви гонимой, лишенной власти.

Но в целом в истории Церковь являлась вполне осязаемой силой. Ее власть распространялась и распространяется до совести верующего, а именно такая власть решает судьбу человека — как спасения, так и вечной его погибели. Сила Церкви обладает такой глубиной проникновения, о которой земные правители и идеологи могут лишь мечтать.

Но так или иначе Церковь входит в контакт с государственной властью. Отношения их в течение истории могли принимать разные формы — от гонений, через взаимные отчуждения, до союза алтаря и трона. И здесь, надо сказать, большой опасностью для Церкви становится стремление к земной власти, искушение опереться на руку князя, вместо того, чтобы, все отвергнув, принять силу «рукою крепкою, мышцею высокой». Христос дал нам пример правильного отношения к земной власти. Он не воспользовался властью Мессии ради собственной выгоды, отказался от чуда как демонстрации Своей силы, отринул власть над миром. Иисус принял власть лишь от Бога, тем самым явив Себя истинным Мессией, Которому служат ангелы. Отказ от «силы для себя» привел Спасителя на Крест. Такой образ вобрала в себя Церковь. Хотя и она постоянно испытывает искушение прельщением земной властью, удивляться тут нечему.

«Тайна беззакония» встает перед нами. Еще апостол Павел говорил, что не наступит «день Господень», пока не придет отступление и не откроется «человек беззакония, сын погибели». Святитель Феофан Затворник замечал, что речь здесь идет не только о неверии и ересях, но и о том, что «немалая часть будет по имени только правоверными, в сердце же не будет иметь того строя, который требуется верою. Хотя имя христианское будет слышаться повсюду, и повсюду будут видны храмы и чины церковные, но все только видимость, внутри же отступление истинное. На этой почве народится антихрист и вырастет в том же духе видимость без существа дела». Задумаемся над этим, вглядываясь в сегодняшний день. Прислушаемся к словам святителя — пророческим, предупреждающим. Обратимся и к истории нашей, уроки которой пока не восприняты.

«Дух видимости без существа дела». Слова эти вспоминаются, когда начинаешь размышлять над событиями екатерининской поры. Н. Фирмов, автор статьи о Екатерине в энциклопедии «Гранат», пишет, что она высказывалась за Православие как оплот против «безнравственной, анархической, преступной, воровской, богохульной, опрокидывающей все престолы и неприязненной всякой религии заразы» протестантизма. Она ходила из Москвы пешком на богомолье в Сергиеву Лавру, целовала руки духовенству, ездила в Киев на поклон печерским угодникам, говела и причащалась вместе со всем придворным штатом, лично выбрала и пригласила ректора Троицкой семинарии иеромонаха Платона (Левшина) для обучения наследника престола — Павла. Все было. Но вот и другое, и весьма любопытное свидетельство современника — историка и публициста, князя Щербатова: «Имеет ли она веру к Закону Божию? Но — несть! Закон христианский (хотя довольно набожной быть притворяется) ни за что почитает. И можно сказать, что в царствование ее и сия нерушимая подпора совести и добродетели разрушена стала». Антиклерикал Щербатов и одобряет Екатерину: «ныне царствующая императрица, последовательница новой философии, конечно, знает, до каких мест власть духовная должна простираться, и, конечно, из пределов ее не выпустит». Не выпустила, конечно же. Верная сказанному ею еще в 1761 году — не давать ей влияния на государственные дела, — Екатерина всей деятельностью своей старалась подчинить Церковь светской власти, церковных иерархов превратить в государственных сановников, «вернейших подданных». Достойная исполнительница петровских заветов, Екатерина II со всей очевидностью и остротой поставила перед обществом, перед Россией, проблему власти и Церкви, власти в христианском государстве, по-своему, в духе идей французского Просвещения, пытаясь ее разрешить. «Вынужденная всей обстановкой своего воцарения ускоренно провести секуляризацию церковных имуществ, — замечает историк А. Карташев в труде “Очерки по истории Русской Церкви”, — Екатерина осмысливала ее идеологически в духе западной истории как некий государственный переворот, преувеличивая ее идеологическое содержание и допуская перспективу тяжелой борьбы “двух властей”». Итак, «преувеличивая идеологическое содержание» и не слишком задумываясь над природой власти Церкви.

Впрочем, «всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо нет власти не от Бога», — учил апостол Павел. Найдется ли для антиклерикальной воинственности императрицы оправдание в этих словах? Чтобы понять правильно слова апостола, надо вспомнить и то, что говорит он в третьем и четвертом стихах того же Послания: та власть «от Бога», которая поощряет добро и наказывает зло. Как принцип, как Божественное установление — всякая власть действительно от Бога, и добрая, и злая. Но одна действует по Божию благословению, другая же — по Божию попущению. «Но если какой злодей-беззаконник восхитит сию власть, то не утверждаем, что поставлен он Богом, но говорим, что попущено ему изблевать сие лукавство, как фараону, и в таком случае понести крайнее наказание».

Императрица воображала себя ведущей героическую борьбу с церковными «реакционерами», совершающей «освободительную реформу», смиряющей «гордыню» русских иерархов. Но становилось очевидным лишь, насколько «дух видимости» заслонил в просвещенной монархине «существо дела». Да, Екатерина была редким «демократом на троне» — прогрессивным, знающим, интеллектуальным. Но именно ее правление воплотило эффект «соли, потерявшей силу», формы вне содержания. Сегодня ее правление заставляет нас заговорить о «тайне беззакония».

Вспомним лишь некоторые эпизоды этой эпохи. Скажем, проект наказа Синода в Комиссию 1767 года для выработки нового Уложения. Он был составлен Иваном Ивановичем Мелиссино, тогдашним обер-прокурором Синода. «В рассуждении Св. Писания ослабить и сократить посты». Очистить Церковь от «притворных чудес и суеверий касательно мощей и икон». А для разбора этого дела составить особую комиссию «из разных не ослепленных предрассудками особ». Нечто убавить из «продолжительных церковных обрядов». Прекратить содержание монахам, которые «великого кошта стоют», не принося пользы. Разрешить духовенству ношение «более приличного платья». «Не благоразумнее ли совершенно отменить обычай поминовения усопших?» И уже не потрясает нас сменивший Мелиссино на его посту П. Чебышев, любивший поразить собеседника фразой: «Да никакого Бога нет!»

Весьма чувствительная для монастырей и епископий секуляризационная реформа Екатерины II не только не облегчила быт приходского духовенства, но еще сильнее сжала петровские «штаты» приходских церквей и, что характерно для грубого утилитаризма власти, втянула в кабалу крепостной зависимости «излишки» духовного сословия. Фанатическая воинственность Екатерины против сложившихся устоев Русской Церкви запечатлена и в заготовленной ею речи перед членами Синода (напечатана в 1862 году). «Вы общественные деятели под властью государя», — пожелала заявить просветительница внутренне чуждым ей спутникам тысячелетней российской истории.

Царь — помазанник Божий. Но что это значит? Лишь то, что власть свою он получил от Бога, и придет день, когда ему надо будет дать отчет за то, что он получил. Дух псевдодемократии «внешней монархии», вроде екатерининской, заключается в том, чтобы дух-то и оставить спокойным. Здесь не требуется подвига самоотречения, борьбы с собой — мир обустраивается исключительно внешним способом. Все на службе у государства: простолюдины, знать, иерархи, даже святые, которые чтятся не по степени служения их Господу, но по степени служения государству и государыне. Когда же личный христианский долг подменяется земным благом страны — исчезает сама суть. Когда для светлого будущего, «ради общего блага» человек готов идти против Отца Небесного и отца земного, кровного, — рушатся и мир, и человек. Здесь вера замещается идеей (пусть внешне и религиозной). Наступает единовластие идеологии. Снижается уровень осознания мира и человека.

Исчезает и христианская мысль о единственности, неповторимости каждой отдельной личности. Отныне личность усредняется, идея приобретает самоценность. Вот тогда ей могут приноситься любые жертвы. Миллионы жизней ради идеи? Можно больше, предела нет. И никто лично при этом не виноват. Ведь отсутствует индивидуальное сознание, в том числе и индивидуальное осознание вины, греха. Жизнь же существует ради того, чтобы человек исполнил свой христианский долг. И крещение есть обещание Богу доброй совести (1 Пет. 3, 21). Вне этого человек разворачивается в обратном направлении. Понять сказанное — и многое объясняется в судьбе Екатерины.

Перипетии ее легче понять через трагическую судьбу митрополита Ростовского Арсения. «Мятежный» митрополит выступал еще против последствий церковной реформы Петра I. При Елизавете Петровне он уже в открытую боролся с Коллегией Экономии. Выступил и против планов Екатерины II. Опасность умаления и исчезновения монашества вызывала у Арсения крайнее опасение разрушения всей иерархии вообще: «Сохрани Бог таково случая… от древней нашей Апостольской Церкви отступство». В сопротивлении митрополита Арсения, его попытках объясниться с государыней, разубедить ее, Екатерина пожелала увидеть лишь «оскорбление ее Величества императорского». Начались гонения на опального. Екатерина «не стеснялась обнаружить свою “охотничью” страсть при захвате добычи» (А. Карташев). «Брали» Арсения, не откладывая, в Вербную субботу, да столь спешно, что не дали войти в собор приложиться к святыням. «Дело» митрополита было зачислено в разряд секретнейших. Суд, ссылка, еще ссылка — подальше, построже. До самой кончины Арсения Екатерина следила за четким выполнением приговора.

С 1771 года Арсений был фактически заживо погребен. Его безвыходно затворили, заложив кирпичами дверь и оставив лишь оконце для еды. Несмотря на строжайшую секретность (при последнем причастии священнику даже запретили спросить у Арсения его имя), молва о митрополите-мученике росла.

В Николо-Карельском монастыре (первая ссылка) после увоза митрополита богомольцы стали посещать подвальную его келью и молиться там как на святом месте. Говорят, после смерти митрополита на стене его камеры в Ревеле прочли: «Благословен Смиривый мя».

Слова эти особенно важны нам, пытающимся разобраться в очерченном круге проблем. Не будь арсениевской надписи — мы сами должны были бы произнести подобное. Здесь — суть случившегося в истории противостояния. Да, повторимся, Екатерина была великой демократкой. Она оставалась ею и преследуя митрополита Арсения. Ибо в действиях ее принцип демократии определялся априорной правотой большинства «екатерининцев» против одинокого строптивца. Это — правота аморфного, невыявленного, молчаливого большинства, которое сильно своей массой, сильно в отстаивании самости большинства. При этом оно позволяет себе жить «по плоти», занимаясь самоугождением. Не так ли демократии срастаются с террором? «Сатане нетрудно будет подготовлять голоса в пользу отречения от Христа, как это показал опыт французской революции, — писал Феофан Затворник. — Некому будет сказать “вето” властное. Смиренное же заявление веры и слушать не станут. Итак, когда заведутся порядки, благоприятные раскрытию антихристовых устремлений, тогда антихрист и явится» (Толкование на Второе Послание к Солунянам). Не Божия власть, не воля человека в Боге — но земное самовластие и своеволие. Любое прогрессивное предприятие, будь то и борьба за права и свободы человека, не имеет для христианина смысла, если отвергается сам человек как творение Божие. Нужно вдуматься в это непростое, но существенное «если». Когда достижение прав — самоцель, и добиваются ее помимо и против прав Самого Бога, право на ложно понятую свободу оборачивается «правом» своеволия. И превращается человек в животное, не осознающее и не отвечающее за себя.

Противостояние митрополита Арсения и Екатерины II есть противостояние двух пониманий проблемы власти и Церкви. Просвещенной императрице, в ее стремлении покорить земные просторы, оказалось недоступно откровение «силы немощи».

Многие святые отцы поведали нам о силе, удерживающей от «тайны беззакония». Сила эта — благодать Святого Духа и законная государственная власть, данная по Божию благоволению. Многочисленные русские толкователи исстари понимали под этим власть монарха как православного государя, покровителя и защитника веры и Церкви, «служащего» им. Святитель Феофан Затворник писал: «Как антихрист главным делом своим будет иметь отвлечь всех от Христа, то и не явится, пока будет в силе царская власть». Как далека, оказывается, абсолютная власть Екатерины от определенных и чтимых Церковью задач.

Непростыми оказались здесь и слова: «Кесарю — кесарево, Богу — Богово». Большинство верующих понимает ограниченность «кесарева», замкнутость горизонтов его мира. Но существует соблазн и Богу отдавать лишь часть себя, мол, Богу — лишь Богово; делить жизнь на духовную и «текущую». Не замечая, как целиком посвящается кесарю вся та огромная часть повседневной жизни и мира. Слова же Христа — о другом. Во все дни, во всех областях, во всем человеке Бог ограничивает кесаря, дар власти кесарь получает от Бога.

Власть не может быть самоцелью, она не для власти, но — для служения. Диавольским искушением является так называемая абсолютная власть, пытающаяся собой подменить всемогущество Господа. Лишь истинной силой Церкви — над грехом, болезнью, смертью — силой немощи достигается полное примирение власти и свободы. Проповедуемые христианством заповеди — не ограничение, как может показаться сегодня мятущемуся нашему современнику, но та евангельская жемчужина, найдя которую человек свободно и радостно идет крестным путем служения Богу и людям. Это — единственная власть, которую и осуществил преподобный Сергий Радонежский всей своей жизнью. Имя преподобного обращает нас в высоту, в горнее. Это его мера. Иные, земные мерки не охватят масштаба «силы немощи».

Впрочем, для Екатерины II истина сия, очевидно, оказалась закрытой. Она даже не задумывалась, к каким катастрофическим последствиям через сто с небольшим лет подобная слепота приведет Россию. И не могла она знать, что только мученической кровью последнего русского императора будет спасен сам принцип православной монархии — власти, зиждущейся на христианских основах и имеющей благодатную помощь свыше.

Протоиерей Александр Шаргунов