Охранная зона
Против меморицида, секты Грабового в архитектуре
Протоиерей Владимир Переслегин
1.
Снесен дом Пикарта и Военторг. Сломаны палаты XVII века за Военторгом. Уничтожены подклеты церкви Архидьякона Евпла на Мясницкой. Варварски снесены дом Самгиных, дом Верещагиных, усадьба Салтыковых, исторические дома на Лубянке, Малой Бронной, Садовом, Полянке… Эту Москву, которая, собственно и является главным городом русского народа, пожирает другая, раковая «Москва», возглавляемая архитектором Александром Кузьминым.
У кого чего болит, тот о том и говорит. У паразитов тоже есть свои внутренние болезни, и тело-донор считается ими также «своим». Поэтому читатель тематического приложения «Город» к газете «Известия» №140, прочитав интервью с Кузьминым, может принять проблемы, волнующие его, за проблемы столицы.
Со знанием дела и с большим чувством говорит Главный о «втором жилье для обеспеченных людей» в небоскребах «Нового кольца Москвы», о целесообразности строительства высотного жилья, потому что его покупают.
Но не говорит ни слова о тотальном уничтожении старой Москвы. За время его нахождения на посту главы Москомархитектуры Москва потеряла сотни и сотни памятников. Потери безвозвратны. Это останки богатейшей мировой и одновременно глубоко самобытной культуры, падшей под ударами варваров-космополитов.
Только что уничтожен Автобусный парк Мельникова и Шухова. Снесена Труба, снесен Первый троллейбусный парк на Малой Пироговской. Снесены кварталы русского конструктивизма в Рабочей слободе за Рогожской заставой. «Демонтирован» памятник архитектуры XVII - XIX в.в. в Большом Гнездниковском, остатки будут включены в новое четырех-семиэтажное здание ресторана Деллоса. Убита усадьба Римского-Корсакова на Тверском бульваре. На Страстном, 10 снесены палаты XVII века.
Как и 70 лет назад, «изменяющие до неузнаваемости облик столицы» этой красоты не знают. Москва в их глазах не Венеция и не Париж. И даже не город Бразилиа. Москва для них, как и для предыдущих революционеров – опытное поле и территория самоутверждения.
Маяковский преклонялся перед Парижем, но радовался взрывам в Кремле. Ленин был законопослушен и лоялен в Цюрихе, но с бешенством набросился на беззащитный перед ним русский народ и русскую культуру.
Во время сноса в Кремле Спаса на Бору постройки 1328 года, Вознесенского и Чудова монастырей с собором Чуда Архангела Михаила постройки Алевиза 1501 года, церкви Успения на Покровке и церкви Никола Большой Крест на Ильинке, Красных Ворот Ухтомского и Малого Николаевского Дворца Казакова, - в это самое время предшественник Кузьмина, будущий Главный архитектор Москвы, автор проекта «Комвуза на Ленинских горах» Александр Васильевич Власов, находясь с группой аспирантов Академии Архитектуры СССР «в научной командировке для изучения памятников архитектуры Италии, Франции и Греции», писал жене: «Venezia. 25.Х.1935 г. Состояние такое, в котором я еще никогда не находился. Все это так прекрасно. Безусловно знал, что это очень хорошо, но никогда не думал, что все-таки это так безумно хорошо. … Из окна видна вся piazza, Дворец дожей, Прокурации, море. Такого ансамбля в архитектуре не мог себе представить. …3.Х1.35. Я занят только одним: впитывать, как губка, все культурные ценности, созданные человеком, без которых вообще нельзя идти вперед. Для нашей культуры это знание особенно необходимо».
Как тогда, так и сейчас, «впитывали» на Западе, а «шли вперед» дома.
Советские образованцы, «приобщаясь культурным ценностям», преклонялись перед стоящей на водах Венецией и сознательно топили водой Мологу и Калязин с их соборами и монастырями XVII века. Искренне восторгаясь Западом, брезгливо «санировали» Русь.
«Никакому Браманте, никакому Микель-Анджело, никому из титанов старого зодчества не грезились те просторы замыслов и свершений, какие у нас измеряются реальными масштабами наших строительных площадок и организуемых проспектов», - писал в те годы журнал «Планировка и строительство городов».
Так и лужковские постмодернисты: топчут и поедают живую архаику великой культуры, ежедневно нагружая сотни самосвалов фирмы «Сатори» клеймеными кирпичами и обломками ампирной и модерной столярки, с тем, чтобы на освободившихся площадях возвести билдинги нового интернационала. «Есть архитекторы, которые любят творить на пустом месте, а есть те, которым интересно «выкручиваться» из сложной ситуации», - говорит Кузьмин. «Я отношусь ко второй категории».
Не только Вы, Кузьмин. Все Ваши учителя и предшественники не любили и принципиально отказывались от строительства на «пустом месте», как от «вредной утопии». Ими были методично отвергнуты все щадящие Москву проекты, такие, как разработанный Н. А. Ладовским в 1932 году проект развития Москвы в виде параболы, оставляющий ее исторический центр в покое.
Участники конкурса на проект Дворца Советов на месте снесенных храма Христа Спасителя и церкви Похвалы Пресвятой Богородицы у Каменного Моста тоже, как и Вы, считали, что «выкручиваются» в сложной градостроительной ситуации, проектируя объект на берегу реки и в близости от Кремля. Ле Корбюзье также «выкручивался», вписывая в красные линии Мясницкой улицы свой Дом Центросоюза на месте уникальной церкви начала XVI века Николы в Мясниках!
«Сити на Пресне» продолжает эту великую традицию Кагановича – Иофана. «Выкручивается» над историческим городским парком и над всем ландшафтом Москвы-реки, давя и губя его.
Но при этом у Сити-менеджеров свои проблемы и трудности: нет денег на транспортное развитие! Пробки в районе Марьино и Люблино!
Как и во времена реконструкции по Генплану 1935 года, большевистский нигилизм в отношении русской культуры выражается в трогательной заботе о транспортных потоках. Тогда "потокам демонстрантов" и прокладке Метрополитена препятствовали: Иверская, Никола Москворецкий, Никола Стрелецкий, Параскева Пятница в Охотном Ряду и построенная Федором Конем в XVI веке стена Китая –города. Теперь «транспортным кольцам» и развязкам Кузьмина сопротивляются остатки недобитого Иофаном, Власовым и Посохиным подножия и окружающей ткани тех памятников.
"Недалеко от Кремля планируется провести масштабную реконструкцию", - сообщает Интерфакс-Москва. "На острове, получившем название "Золотой", будет достроен комплекс "Царев сад", сооружение которого в настоящее время заморожено. Как сообщил на рабочем совещании главный архитектор столицы Александр Кузьмин, все памятники архитектуры будут сохранены. С учетом нового строительства общая площадь офисных, жилых, торговых, досуговых комплексов превысит 1 млн. кв. метров. Наряду с этим, в Кокоревском подворье планируется создать подземный паркинг, построить два отеля, в том числе один пятизвездный с видом на Кремль, культурно-досуговые объекты, офисы, кондоминиумы, информировал А.Кузьмин".
Так Берсеневка и Садовники с Пупышами станут Голден-Айлендом. А учитывая его длину и наличие "сохраненных памятников" – и Лонг-Айлендом!
Недаром в Нью-Йорке были, впитывали, как губки.
2.
Московские архитекторы перестали быть гражданами и превратились в секту. Уничтожение подлинной красоты только развязывает им руки, освобождая «объемщиков» от строгого суда и справедливого приговора настоящих зодчих Москвы: Жилярди, Григорьева, Соловьева, Остроградского, Шехтеля, Шевякова, Перетятковича, Мельникова. С именами и, тем более, с постройками большинства из них эти паразиты просто не знакомы. Иначе трудно вообразить, как можно было бы уничтожить в 2005 году Автобусный парк Мельникова для строительства на месте его Еврейского культурного центра.
Чем меньше построек этой среды, молчаливо судящей их бесстыдство, останется на территории отданного на их милость города – тем для них лучше.
Убивают памятники искусства те же высокоидейные руководители города, что не борются с проституцией и пропагандой разврата на улицах Москвы, на новой фазе революции украсившие свой город манифестами «как стать sexy ?»
Спикер Москордумы Владимир Платонов, например, по-большевистски уверен: противники сноса привлекают «общественное мнение к несуществующей проблеме. После сноса "Военторга" будет полностью воссоздан фасад здания. А внутри ничего, кроме огромных советских площадей для очередей в кассу и к прилавку, нет». Вылитый товарищ Ленин с его ненавистью к старому режиму.
Фасад будет воссоздан после сноса! Так решили депутаты Мосгордумы!
Воссоздать, уверены они, можно все. И «воссоздают».
Яркий тому пример - дом Герцена на Сивцеве Вражеке. Там же, напротив, был снесен Дом-музей Аксакова и построена новая копия. Скоро построят копию Дома Майкова в Гранатном переулке.
Те большевики расстреливали. А эти после расстрела клонируют. Именно потому, что они не ценят и не знают исторической архитектуры, им кажется, что они спокойно могут ее "воссоздать", что это не так уж сложно, что нет особой трагедии в ее гибели. Это Грабовой, обещающий воскресить детей Беслана.
«Там была «Москва» - там будет «Москва», внешне такая же», - утверждает А.Кузьмин.
Как советские архитекторы 30-х годов, с высокомерностью Хама презревшие Русскую культуру и осквернившие сокровищницу русского зодчества, современные архитекторы не являются художественной элитой России. Они слепы, не видят того, что видит обыватель. Уверенность в профессионализме лишила их ума. Они превратились в маргинальное сообщество носителей корпоративной эстетики, они считают свои снобистские вкусы обязательными для профанов, а если нет – тем же хуже!
Но подлинные архитекторы так не считали.
Как Моцарт, как Пушкин, так и Баженов считали целью искусства, «когда слушатель получает удовольствие, сам не зная, почему». Какая человечность… Они заботились о красоте и соразмерности фасадов, смиренно имея в виду то чувство гармонии в душах, которое было воспитанно не ими, а всей предшествующей классической и христианской цивилизацией.
А. Кузьмин этого в виду не имеет.
Снос памятников поэтому его не интересует, и созданная подлинными, хотя бы и неизвестными мастерами, архитектура Москвы его подзащитной не является.
Листовертка считает убиваемый ею дуб своим, ей нравится его рост и несравненный вкус. Так и эти. Они патриоты Москвы. Любят Кремль, Большой театр и Дом Пашкова. Других памятников листовертка не знает, ей достаточно трех.
«Городов для всех не бывает, для каждого он свой», - учит А.Кузьмин. «Главное – у москвичей появился выбор. Еще 40 лет назад он был невелик: или в застроенной типовыми коробками отдаленной «деревне», или в гиблой коммуналке в историческом центре, довольно грязном в ту пору. Я жил тогда на Арбате и помню свои впечатления: до чего же неухоженная моя Москва, запущенная, и за что же я тебя так люблю?» «Выбор появился. Конечно, он ограничен количеством денег, но он есть».
Это ложь, Александр Кузьмин. Никакое количество денег не вернет убитую Вами и Вашими единомышленниками «неухоженную» Москву.
Вы лишили граждан России даже того «невеликого» выбора, который был у Вас, сделав «грязный исторический центр» их столицы с его «грязным» русским ампиром и «грязным» русским конструктивизмом таким же объектом евроремонта, как грязное Бибирево или грязный Сингапур.
Вы за деревьями не увидели леса – как те застройщики ландшафтных парков Подмосковья, которые видят только хлам и ветровал, но не видят уникальной планировки и ценнейшего дендрария. Так и Вы в «гиблых коммуналках» ощутили только запах кошек, но не обратили никакого внимания на изразцовые печи, плафоны, паркет, наличники и калевку филенчатых дверей.
Теперь это навсегда выкинуто из «исторического центра», а вместе с ним – из истории.
Выбор, данный Вами москвичам, богат, как в супермаркете. Воистину, он отличается только ценой, только разной оберткой. То же убожество роднит ширпотреб элитный и ширпотреб «социальный». Особняки на Рублевке и «пентхаусы» на Остоженке вызывают абсолютно то же отвращение, как пресловутые блочные «хрущобы».
«Городов для всех не бывает, для каждого он свой». Все равно, что сказать: «а я так вижу!»
Да, моя Москва – не Ваша Москва, Александр Кузьмин. И не будет Вашей, даже когда Вы окончательно съедите и переварите ее. Равно как и Ваша Москва не является историческим русским городом, код которого внятен человеку.
А вот Москва Х1Х века была почему-то «городом для всех».
«Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своею рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своею жизнью, трепеща, как звездами, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого, Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыхание этого большого и красивого тела.
Всякий русский человек, глядя на Москву, чувствует, что она мать; всякий иностранец, глядя на нее и не зная ее материнского значения, должен чувствовать женственный характер этого города, и Наполеон чувствовал его».
3.
Есть две причины постигшей Москву трагедии.
В утрате описанного Толстым «женственного характера ее необыкновенной архитектуры» виновны два обстоятельства.
Первое – переезд революционного правительства из Петрограда в Москву, поселение Ленина в Кремле и нежелание всех его преемников, вплоть до сегодняшних, его покидать. Казалось бы: зачем для руководства стройкой социализма размещаться в сердце средневекового города? Построй себе "Город Солнца" в чистом поле. Но листовертка не может без дуба. Москва остается неизменным центром революций и перестроек. Отсюда следующие одна за другой ее коренные реконструкции. Они не расстанутся с Москвой "ни за что на свете", они ее нежно любят: Ильич, Сталин со своими наркомами, Никита, Горбачев, Ельцин, Кузьмин… Наркомтяжпром на Красной площади, Дворец Съездов на месте Оружейной Палаты Еготова, пятизвездочные отели на уцелевших в 30-е от сноса фундаментах Воскресения Нового на Остоженке… Пока многострадальное тело Москвы не превратится в труп, они его не покинут.
Другая причина не столь очевидна.
Именно в Москве, а не в ином городе России родилась и получила развитие революционная школа русской архитектуры.
На традиции именно этой революционной школы учили опираться выпускников Московского архитектурного института. Несмотря на штудирование студентами первых курсов наследия классики, Ренессанса и русского классицизма, основой основ преподаваемого студентам архитектурного мировоззрения оставалась и остается поныне объемно-пространственная композиция в категориях ее теоретика В.Ф.Кринского.
«Та архитектура, которая культивировалась и культивируется в Академиях, на которой наклеен ярлык искусства, - в тупике эстетизма» - писал Кринский в 1921 году в своем «Credo». «В близком прошлом мы видели глубокое падение архитектуры. В настоящем и будущем только через преодоление эстетизма она станет реальным творчеством».
Методично прививаемый студенту МАРХИ взгляд на Русскую архитектуру конца Х I Х – начала ХХ столетий, опирающийся на концепцию Кринского, а также на теоретическое наследие Вхутемаса и Вхутеина, московских школ 20-х годов, неизбежно приводил к разрыву традиции в Московской архитектурной школе. Сам Кринский был выпускником Императорской Академии Художеств. Мельников и Докучаев окончили Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Воспитываемые же на их наследии студенты МАРХИ сами подобной школы не имели.
Поэтому, несмотря на изучение ими на младших курсах отдельных выдающихся построек Баженова, Казакова и Воронихина, органической культурной связи с их творчеством не наступало. Отсутствовало связующее звено. В отличие от Жолтовского, Фомина и Щусева, учившихся у русских классицистов стилистике, студентами МАРХИ их опусы рассматривались как примеры удачной объемно-пространственной композиции или градостроительного ансамбля, но никогда – в качестве учебников по проекту.
В то время как молодые советские художники не переставали учиться у мастеров русской живописи конца Х1Х – начала ХХ века Репина, Левитана, Коровина, Остроухова, Врубеля, Серова, в то время как советские графики и художники книги изучали Добужинского, Бакста и Бенуа – советским молодым архитекторам прививался высокомерный снобизм и отвращение к Русской архитектуре соответствующего времени. Изучать шедевры Кекушева, Померанцева, Дубовского, Зеленко считалось дурным тоном, чем-то непристойным. Как выразился Кринский: глубокое падение.
Огромный пласт русской культуры, все, что находилось между Стасовым и Щусевым, был прочно заклеймен: "художественной ценности не представляет". Вот почему снос Москвы вызывал у них меньше протеста, чем у рядовых обывателей, не подозревавших, что любимая ими старая Москва "эклектична".
Это прямое следствие революционных традиций МАРХИ.
В результате цепь прервалась. Выпало важнейшее звено. Мнящие себя солью земли и интеллектуалами высшей пробы сами превратились в выброшенных на обочину искусства маргиналов. То, чем владел Мельников, не может передаться простым подражанием Мельникову, или даже искренней любовью к его творчеству. Надо иметь школу Мельникова, его чувство времени и кругозор.
В результате на снос самого Мельникова не реагируют те, для кого его творчество – опора и одна из точек отсчета. Это результат потери ими общей культуры. Так грамотный крестьянин в 30-годы Х I Х века мог знать и любить Пушкина, но предотвратить его убийство Дантесом никак не мог.
Между прочим, Ленинград устоял не только потому, что из него выехало советское правительство, но еще и потому что его архитекторы заканчивали гораздо более скромный и гораздо менее революционный ВУЗ – Академию Художеств им. Репина. Трудно представить себе, чтобы под носом у студентов Академии завесили холстом фасад Кунсткамеры и потихоньку его снесли.
Даже сейчас, когда под носом у огромного МАРХИ с двумя тысячами студентов и сотнями преподавателей ломали Трубную площадь – варварское уничтожение градообразующего памятника осталось незамеченным и неостановленным.
Теперь там новая Труба, XXI века вместо XVIII .
На фото: Новодел на Полянке
