У меня вопросы чисто богословского характера. Что значит призыв апостола Петра «возрастать в познании Бога», если Бог непознаваем? Что значат слова, которые Церковь поет за Великим славословием: «Во свете Твоем узрим свет»? Однажды на Пасху, много лет назад, мне было дано увидеть каплю этого света. А потом все снова возвратилось в обычное состояние, которое длится до сих пор. И меня иногда даже посещает сомнение: действительно ли это было со мной. А иногда даже приходит мучительный помысел: вот умрешь, а там никакого света нет. От этого приходит невыносимое как ад ощущение полного одиночества. И будто кто-то насмешливо говорит: «Вечный покой? Но ведь жизнь - это движение!»
Ю. Садовский, г. Керчь
Бог дает Себя познать и иногда прикоснуться к Себе, но Он остается непознаваемым, непостижимым. Душа знает, что Бог здесь. Она не может в этом сомневаться. Однако если она попытается подойти к Богу еще ближе, чтобы видеть Его совсем близко, чтобы постигнуть Его, ощутить Его, она окажется перед терновым кустом, о который она может пораниться. Самые обычные земные предметы помогают нам понять откровение о Боге. В пустыне купина была горящей и не сгорающей. Пламя было больше в душе Моисея, чем в купине. Купина горящая и не сгорающая, как учит нас святая Церковь, - прообраз Приснодевства Божией Матери, через Которую явился Спаситель мира, и тайны Евхаристии.
Бог не есть зримое присутствие, не есть огонь горящий, ибо ничто не может совершенно изъяснить Его. Он никогда не есть то, что я вижу, никогда не есть то, чего я касаюсь. И одновременно в том, что я вижу, я вижу Его, и в том, чего я касаюсь, я касаюсь Его. Моя вера, просвещенная Божественною благодатью, касается Его и видит Его. И это прикосновение истинно, истинно это видение, истинна эта встреча. Я не могу в этом сомневаться. Может быть, я буду сомневаться потом. Но теперь, как я могу в этом сомневаться? Бог всегда за пределами того, что Он являет о Себе. Столь высоко благодатное знание, что Бог остается за пределами всякого определения, всякого ограничения. Все святые свидетельствуют, что свет благодати дается, чтобы мы лучше увидели свою тьму, и учились в течение всей жизни, по дару Христа, подлинному покаянию. В час исхода души верные Господу будут восходить в познание Бога с бесконечной быстротой откровения Божественной любви. «Во блаженном успении вечный покой», — молимся мы о наших умерших. Но вечный покой может быть только в этом бесконечном движении познания Божественных тайн. Это будет великий свет.
Ныне же всякое явление нам Бога несет в себе свидетельство, что Бог бесконечно больше. Самое великое откровение света - в то же время раскрытие непознаваемого. Во свете открывается тьма. В этой жизни чем больше душа познает Бога, тем больше в этом свете она узнает, как она далека от Него. Вот почему преподобный Серафим Саровский стоял тысячу дней и ночей на камне, взывая: «Боже, милостив буди мне, грешному!» И преподобный Силуан Афонский без конца повторял в своих писаниях: «Скучает душа моя о Господе».
Если душа не может ничего видеть, то это оттого что конец ее пути - в мире, к которому ее зрение еще совершенно не приспособлено. Чтобы начать хоть что-то различать в нем, надо прежде хорошенько промыть свои глаза слезами покаяния. Если душа сознает себя одинокой, то это оттого что общение с Богом совершенно отличается от общения с человеком. Бог, как говорят святые отцы, - это Тот, Кто абсолютно «Другой». Его можно увидеть только в Его свете. Его можно любить только в Его любви.
Я хотел бы поделиться с Вами наблюдением над интересным явлением. С одной стороны, люди в большинстве своем живут теперь так, будто смерти нет. И очень стараются, чтобы ничто не напоминало о ней. В современном обществе смерти нет места. Еще недавно траурные черные одежды в течение года были обыкновенным явлением. А теперь на Западе чуть ли не официально запрещено совершать похоронные процессии и даже так называемые гражданские панихиды в общественных местах. Чтобы ничто такое не отравляло человеку существование. В связи с этим у меня вопрос. Почему (не из-за экономического же кризиса только!) главное, что характеризует современное общество, - это глубокое уныние? Жизнь, как известно, никогда не была легкой, но такого как сейчас, кажется, никогда не было в истории человечества.
Д. А. Шипуля, г. Одесса
Не зря говорят, что память о смерти - это память о Боге, Которого мы потеряли. И потеряли, казалось, навеки, пока не пришла Пасха Христова. В этом смысле люди стали людьми с того момента, когда они начали погребать своих умерших. Гробницы - первое свидетельство человечности с тех забытых времен. Человечество начинается с молитвы за умерших, с этого, может быть, самого древнего обряда. Этот обряд показывает, что когда погребают тело, выражают тем самым веру, что в землю опускается что-то живое. Дыхание, рожденное в этом мире, который умерший любил, его желание, продолжается в вечности.
Посмотрите, например, на древний Египет - как даже он, исполненный беспросветной языческой (египетской!) тьмы, инстинктивно устремлялся к Пасхе Христовой. В течение сорока веков вся жизнь Египта строилась вокруг тайны смерти и связи с потусторонним миром. Знаменитые пирамиды, мумии, набальзамированные тела, гробницы, погребальные сокровища, Книга мертвых - потрясающие памятники этой исчезнувшей цивилизации. Эти пирамиды и гробницы до сих пор поражают нас. Человеческое общество, несмотря на то, что оно утратило истинное боговедение, жило тогда этой жизнью как переходом в иной мир. Гробница была подобием стража, стоящего на часах, соединяя этот мир с миром невидимым. Человеческое существо для египтян было сложной личностью, его тело имело не только физическое измерение. За пределами запечатанной гробницы тело продолжало свой путь в вечности. Посмертная участь определялась добрыми или злыми поступками на земле, начиная с рождения. После смерти следовал суд - на весах Справедливости взвешивались помыслы и дела. Человек мучился страхом, что после его смерти обряды не будут исполнены как должно.
И у древних эллинов, у Гомера мы видим, что уныние - это синоним непоправимого действия, непогребения умершего. Здесь, может быть, главная связь между унынием нашего века, нашей почти всецелой погруженностью в этот чувственный мир и смертью. Невозможно не видеть эту связь между унынием и забвением священного. Мы знаем правило христианской жизни: «живи так, как если бы тебе предстояло умереть сегодня вечером», «имей каждый день перед глазами твоими смерть, и ты не допустишь никакого низкого желания». Замечательно слово святого Иринея Лионского: «живи, умирая, если хочешь, умерев, ожить». Мы должны осознать это особое положение человека как того, кто должен умереть. Это очевидно, когда приближается конец. Но это должно быть также очевидным по отношению к каждому мгновению нашей жизни. Чем больше мы живем, тем больше умираем. С каждым мгновением открывается нам все большая возможность приобщиться вечности, а мы этим даром совершенно не пользуемся. Каждую минуту мы стоим перед выбором добра и зла. Делая истинный выбор, мы отвергаем другое, что мы могли бы осуществить, сделав другой выбор. Сделать истинный выбор - значит умереть. Умереть для греха. Но эта смерть делает нас живыми. Она дает несокрушимую радость. То, что истинно на личном уровне, так же верно на уровне коллективном. Трагедия мира, его главный кризис заключается в том, что он отказывается смотреть смерти в лицо. Смерть - первая тайна. Она ставит человека на путь узнавания других тайн. Она возводит человека от видимого к невидимому, от преходящего к вечному, от человеческого к Божественному. Может быть, при виде смерти человек впервые задумался о высоте своего призвания. И начал надеяться обрести то, что дается только смертью Христовой и Его Воскресением.
Наше время так сильно отличается от времен апостолов! Быть может, и проповедь христианской веры должна приобрести черты современности - использовать достижения науки и культуры, быть снисходительным к каким-то смущающим нас особенностям и вкусам современной молодежи, даже, может быть, слабостям, в общем, говорить на современном миру языке? Иначе кажется невозможно быть услышанным теми, кто с головой погружен в «блага» и «свободы» нынешней цивилизации, и не способен слышать даже о простой человеческой нравственности.
О. Труняев, г. Можайск
Разумеется, с людьми следует говорить только на том языке, который они способны понять. Но этого более чем недостаточно. Никакой новой апологетики изобрести нельзя. Прежде чем обращать других, что иногда кажется очень легким (по крайней мере, на бумаге), надо трудиться над собственным обращением. И прежде всего в вероучительном плане испытывать себя: что значит мое исповедание веры? И конкретно и точно знать, как оно может осветить мой путь, направить мою жизнь сквозь «мрачные джунгли истории». Святитель Игнатий Антиохийский - величайший святой II века, - восходя к мученичеству, просил молиться за него, чтобы он был христианином не только по имени, но чтобы явил это делом. А блаженный Августин говорит: «Напрасно проповедуют слово Божие для других, для внешних, те, кто не начал слушать его для себя, изнутри». Проблема всегда только одна - как быть на самом деле, а не казаться. Углубленное осознание истины особенно необходимо для нас, живущих в культурной среде, до такой степени расхристианизированной и расцерковленной. Сколько в нашей России сейчас таких, кто по-настоящему серьезно воспринимает имя христианина? Тем более неотложно необходимо для нас питать нашу мысль подлинно христианским вдохновением и жить им. И мы должны помнить, что благую весть поистине не всегда легко сказать. Она разделяет. Одни принимают ее с радостью, другие отвергают яростно. Она мешает. И более всего мешает тот, кто является ее свидетелем.
Бог не требует от нас невозможного, оно уже принадлежит Ему. Бог требует от каждого из нас давать другим то, что Он Сам дал нам. Когда мы возвращаем Ему Его дары, обогащая других, дары умножаются. Только в этом случае становится реальной притча о талантах — то, что мы слышим, вступая в Пасху: «Добре рабе, благий и верный, вниди в радость Господа твоего».
Что на Ваш взгляд должно быть главным в сегодняшнем миссионерстве Церкви?
В. Белов, г. Кострома
Глубокая эволюция современной «ментальности» не может не отразиться в Церкви. Вместо того чтобы закрывать глаза на происходящее вокруг нас, мы должны прежде всего откровенно сказать: то что мы видим - распад и ускорение распада. «Культурная революция» в мире торжествует в области не только культуры, но и нравов. Так называемая «перестройка» в нашей стране, начавшаяся сюрреалистическим слоганом: «все, что не запрещено, разрешено» (Горбачев), быстро перешла к призыву: «запрещено запрещать», к систематическому отвержению всех «табу». Церковь с ее иерархической структурой и единоначалием, с ее неизменным, претендующим на абсолютную истину нравственным и духовным учением, в эпоху торжества плюрализма и демократии становится некоей антимоделью в обществе. Своим консерватизмом она лишает свободы и ожесточает сердца своими запретами. Мир старается найти в Церкви своих адептов, которые требовали бы в ней «свободу богословских исследований» и представили бы христианское благовестие в терминах, согласных с современными идеями. Это попытка, как мы видим в некоторых западных обществах, создания веры в Бога без Бога. Необходимо отменить понятие «религия», направляющее в потусторонний мир, которого не существует. Только в мире, и прежде всего в себе, христианин может найти Бога, говорят они.
Что должна делать Церковь в этих условиях? Во-первых, все инициативы, исходящие от «передовых» клириков или неких «групп мирян», должны быть под контролем Церкви. И, во-вторых, мы должны помнить слова, сказанные одним исповедником в годы гонений: «Нет в святой Церкви более великого сокровища, чем святой священник».
апрель 2009 г.
© Общественный Комитет "За нравственное возрождение Отечества"