Ответы на вопросы читателей журнала «Русский Дом» — июль 2016 г.

Я прочитала, что слово «маммона» когда-то писалось с одним «м». И это слово означало просто «богатство». Всякое богатство — совсем не в отрицательном, а в положительном смысле, в том числе духовном. Даже считалось (если перевести все на русский язык), что слово «богатство» происходит от слова «Бог». Но с течением времени смысл слова изменился. Удвоение буквы «м» привело не к прибавлению, а к умалению его содержания. Как, Вы думаете, это произошло, и существует ли возможность возвратиться к потерянному?

В.Л. Анишина, г. Воронеж

Это произошло вследствие отпадения людей от веры в единого истинного Бога. И чем больше это отпадение происходит, тем большее искажение подлинных ценностей наблюдаем мы в мире.

Да, в Евангелии есть одно слово, взятое из древне-сирийского языка. Это слово «маммона», оно означает богатства, сокровища. Точнее сказать, поклонение деньгам, обожествление денег. Таким образом маммона становится богом, одним из богов, которым поклонялись древние язычники.

И сегодня тоже можно увидеть, что поклонение маммоне не прекратилось. Даже в странах, которые еще недавно назывались христианскими, для большинства людей богом является не Христос, а богатство. Великие и могущественные державы готовы поглотить более слабые и наброситься друг на друга как дикие звери из-за материальных сокровищ, ради маммоны.

Христос говорит, что Бог и маммона непримиримы. Либо вы возлюбите одного и возненавидите другого, либо прилепитесь к одному и будете презирать другого. Но почему же Бог и маммона так непримиримы? Христос дает заповедь о труде как способе зарабатывания на хлеб насущный. Маммона не удовлетворяется такой простой жизнью, не насыщается просто хлебом на каждый день, но стремится увеличить свой капитал, умножить его, расширить и, если возможно, с помощью его овладеть всем миром. Для жадного и скупого деньги являются не средством, а целью жизни. Человек, принадлежащий маммоне, живет и дышит ради денег. Все, что он делает, направлено на приобретение богатства. Он обходит море и сушу. Он бросается в самые опасные предприятия. Он не знает покоя ни днем, ни ночью, мучается, пытаясь ответить на вопрос: что и как он должен делать, чтобы сохранить в целости свои богатства, которые не перестают умножаться. Ради денег он готов пойти на любые преступления, как мы видели это недавно в нашей разворованной поклонниками маммоны стране. Он захватывает в свои руки то, что не может удержать, и никак не может остановиться. Он заражен смертельной болезнью, он одержим ненасытным желанием иметь все больше и больше, и никогда не может сказать: «Довольно». Вот тебе миллион долларов. Хватит? Он хочет два. Двух достаточно? Ему надо четыре. Четырех довольно? Он требует восемь. Если он становится, например, Березовским, он по-прежнему хочет увеличить свое богатство. В нем ничем неугасимая жажда денег. Адский огонь горит внутри этого человека.

Мы знаем, какой ужасный конец был у упомянутого выше олигарха. Сколь многие люди — причем для этого необязательно иметь миллионы — напоминают этого жадного безумца! Не щадя себя, они гонятся за все возрастающим богатством и преждевременно умирают от нервных и сердечных заболеваний. Какой-нибудь простой деревенский труженик, пасущий в поле овец, живущий спокойной жизнью и спящий мирно (увы, таких сегодня, по крайней мере, в нашем Отечестве, после почти полного разорения сельского хозяйства, непросто сыскать), несравненно счастливей богача, которого мир считает счастливым, но который терзаем честолюбием, ненавистью, жадностью, и кончает с собой. Так несчастны все поклонники маммоны.

Бог и маммона непримиримы. Бог просит человека быть милостивым и щедрым, помогать нуждающимся, быть готовым пожертвовать всем своим богатством ради общего блага. А основной принцип маммоны — не давать, а брать. Давать? Никому ни гроша. Ни чаши воды, даже если попросит ангел. Поклонники маммоны — безжалостны, немилосердны, несострадательны, даже при виде величайших бед своих ближних. Хуже того, человек маммоны пользуется несчастьем других, чтобы успешнее строить свой бизнес. Во времена голода он, скопивший запасы хлеба, продает его на черном рынке, отнимая у голодных все, что они имеют и что не имеют. Много таких жадных зверей было в ужасные эпохи, через которые проходила наша страна. В послереволюционные годы, когда тысячи людей умирали от голода, большевистские начальники нередко устраивали пиры из изысканных яств. А что происходит сегодня? Когда недоедают многодетные семьи и нищие старики роются в помойках, духовные наследники русофобов-комиссаров покупают футбольные клубы, яхты и острова.

Бог и маммона непримиримы. Если кто хочет увидеть, к каким безднам зла приводит поклонение маммоне, пусть откроет историю не только новейшего времени нашей страны, но всего человечества. Он увидит в ней ужасающие преступления, которые совершили жадные люди. Пусть он откроет Евангелие и увидит там самое гнусное преступление. То, которое совершил один из апостолов Христовых, Иуда, продав за тридцать сребреников своего Учителя и Господа. Ложь, обман, подкуп, воровство, грабеж, измена, убийство, предательство, отрицание совести и чести, и веры — всякое зло и распад — спутники маммоны. Вот почему Бог и маммона никогда не могут примириться. Где маммона, там сатана. Где маммона, там ад и катастрофы.

Эта наша земля стала бы совершенно иной, если бы человечество на Востоке и на Западе поняло, что значит «в Бога богатеть» (Лк. 12, 21) и услышало не одним внешним слухом слова Христовы: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне». Эта наша земля начала бы на наших глазах становиться раем.

Почему призвание Господом апостола Петра на служение и восстановление его после троекратного отречения происходит в одних и тех же обстоятельствах? В Промысле Божием, разумеется, нет ничего случайного. Но что значит это совпадение? Нет ли в нем особого богословского смысла?

М. Сильвестров, г. Пермь

Мы слышим Евангелие о втором призвании апостола Петра, решающем. Два евангельских повествования о его призвании — одно, до начала общественного служения Христа, и второе, после Воскресения — раскрываются параллельно. В обоих случаях они начинаются чудесным ловом рыб. Первый раз — молодой неизвестный Учитель Израиля, с Которым как бы случайно встречается Петр, второй раз — Некто, стоящий на берегу, в Котором Он еще не узнал своего Господа. В обоих случаях — неожиданный, невероятный улов открывает глаза Петра. В первый раз он припадает к ногам таинственного Чудотворца, во второй раз — по простому слову впередсмотрящего возлюбленного ученика: «Это Господь» — он узнает воскресшего Христа. И не колеблясь ни на мгновение, не помня себя от радости, Петр бросается в воду и спешит Ему навстречу.

Между первым и вторым призваниями прошло три года, которые Петр прожил рядом с Господом и научился лучше видеть себя. И если внешне оба повествования о призвании остались похожими, то это, вне сомнения, для того, чтобы мы увидели в этом свете, до какой степени близость их отношений углубилась.

Две другие подробности перекликаются друг с другом в обоих описаниях. Прежде всего, служение, вверяемое Петру. «Отныне человеков будешь уловлять» — в первом случае, и «паси овцы Мои» — во втором. Затем также дважды повторяемое указание, более или менее ясное, более или менее прикрытое, на грех Петра. При первом призвании сам Петр признается в нем: чудо, совершенное Господом у него на глазах, убедило его, что не может быть ничего общего между этим Праведником, Которому зримо содействует Бог, и тем грешником, каким он является: «Выйди от меня, Господи! Потому что я человек грешный» (Лк. 5, 8). При втором призвании намек на грех Петра исходит из уст Господа, но так бережно и с такой любовью, что только Петр, может быть, слышал его. Он опечалился, сказано в Евангелии, оттого что Господь спрашивает его три раза подряд: «Симон Ионин! Любишь ли ты Меня больше, нежели они?» Трижды слышен этот вопрос — не как упрек, но как то, что дает Петру возможность решительно обозначить отношение к своему тройному отречению. Каким образом? Очень просто — большей любовью.

Именно в этом вся разница между первым призванием и вторым, между призванием Петра, неискушенного послушника, и призванием Петра, который всего за три небольших года достиг такой духовной зрелости, что Господь решается доверить ему быть первоверховным апостолом в Своей Церкви. И это то, о чем Он сказал Петру на Тайной Вечери: «Симон! Симон! се, сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу, но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя; и ты некогда, обратившись, утверди братьев твоих» (Лк. 21, 31—32). И это произошло. Петр должен был первым пройти через сеяние испытаний вслед за Господом, но не в славе, как он хвалился, а в смирении падения и в слезах покаяния.

Он был спасен молитвой Господа и Его взглядом: «Тогда Господь, обратившись, взглянул на Петра» — этим взглядом, исполненным такого сострадания и любви, в тот самый момент, когда Петр был повержен на землю, раздавленный собственным падением (Лк. 22, 61). Только любовь Господа, которую Петр увидел в Его взгляде, вывела его из этой бездны отчаяния и поставила на ноги. И вера его не оскудела.

Вот почему теперь Петр, тоже трижды, без тени сомнения может ответить: «Господи, Ты все знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя». Для него, как и для другого первоверховного апостола Павла, бывшего гонителя Церкви, как для Марии Магдалины, грешницы, открылся свет Воскресения. Оттого что много ему прощено, он может возлюбить много (Лк. 7, 47).

Протоиерей Александр Шаргунов