Ответы на вопросы читателей журнала «Русский Дом» — август 2017 г.

Что такое Богородичное правило? Кто его должен соблюдать? Обязательно ли оно для всех верующих?

Евгения Николаева, г. Тула

В Церкви существует так называемое Богородичное правило. Нам дано неотступно обращаться к Божией Матери — к Той, Которая с самого начала окружает Своими молитвами Церковь и Которая сейчас возвеличена превыше всех святых и всех ангелов. Зимой и летом мы украшаем Ее иконы цветами, потому что подобает приносить Ей самое прекрасное, что есть на земле, и потому что любовь всегда находит новые возможности выразить себя. Ни одна наша молитва не остается без ответа. И в каждой нашей молитве — новое приглашение почтить Божию Матерь, Которая без конца избавляет нас от бед и зол и утешает новыми милостями.

В день Богородичных праздников самые благочестивые из нас после службы в своем приходе спешат в храм, где престольный праздник, чтобы помолиться и приложиться к чудотворному образу. Опытные пастыри дают такой совет: хорошо навестить в честь праздника наших болящих, дать более щедрую, чем обычно, милостыню нищим, позаботиться об исполнении почти забытого нами обещания начать более внимательно исполнять наше молитвенное правило. Так естественным образом будут постепенно возрастать в нас более близкие отношения с Божией Материю, Которая есть наша духовная Мать. Все святые имели с Ней общение как с живой Личностью. В самом деле, смерть утратила всякую власть над Той, Которая встала живой душой и телом рядом с Богом Отцом, Его Сыном и Святым Духом.

Как должен вести себя сын или дочь со своей земной матерью? Всегда — с любовью и доверием, и никогда — с холодным равнодушием. В наших отношениях с Небесной Материю всегда можно найти то, что выражало бы нашу сыновнюю любовь к Ней. Мы должны всегда, как впервые, с изумлением произносить Богородичные молитвы, которые веками произносились в Церкви. Будь это «Богородице, Дево, радуйся!» или «Ангел вопияше Благодатней», или хвалы Акафистного пения, вдохновлямые Ее Божественным Материнством. Или в Иисусовой молитве, которую мы завершаем словами: «Богородицею помилуй нас!» Или, согласно завету преподобного Серафима Саровского, посвящать вторую половину дня краткому молитвенному обращению к Божией Матери. Душа не устает произносить одни и те же слова молитвы, как любящие не устают повторять одни и те же слова любви. Или размышлять умом и сердцем при чтении Богородичной Псалтири, составленной святителем Димитрием Ростовским.

Во время Богородичных праздников следует воспользоваться особенной возможностью проявить к Ней нашу любовь, умолять Ее о наших нуждах, благодаря за Ее постоянную материнскую заботу о нас, вверяя Ей тех, кого мы любим. Так естественна молитвенная память о Божией Матери и в главные Господские праздники, потому что они связаны с Ней. И есть особенные дни недели. Среда — день, посвященный не только Кресту Христову, но и Божией Матери. Или пятница — когда невозможно не хранить в памяти Ее стояния у Креста Господня. Или суббота — Ее участие в погребении Божественного Сына. Или воскресенье — когда Ей первой, как исповедует Церковь, явился Ангел с благою вестью и Сам Победитель смерти Христос. В этот день любящим Господа исключительным образом открывается тайна Ее Богоматеринства.

Но и во все дни хорошо хранить Богородичное правило — до тех пор, пока не придет наш последний час, и мы предадим себя Ее Материнскому покрову. Ее любовь поможет нам принести подлинное покаяние, чтобы быть с Ее Божественным Сыном после исхода из этого мира.

«Всегда радуйтесь», — говорит апостол. Но как можно радоваться при виде нагло торжествующего зла? Можно ли этого достигнуть, и как?

И. А. Буклин, г. Саратов

Мы страдаем от зла. Мы делаем зло. Мы возносим хвалу Богу. Эти три вещи, очевидно, не несовместимы, поскольку они сосуществуют и сменяют друг друга в нашей жизни. Как это знакомо для тех, кого принято называть верующими, иначе говоря надеющимися на любовь Христову! Оттого что мы одновременно страдаем от зла и делаем зло, необходимо, и этого достаточно, перестать рассчитывать на себя, и стремиться обрести веру, любовь и надежду — эти три основания, на которых зиждется христианская жизнь. Только так мы можем радоваться о истине.

Мы не можем быть равнодушными к злу, но непременным условием нашей радости о Господе является как бы некая отстраненность, когда зло входит в нас или передается через нас другим, открывая нам, до какой степени (на самом деле всецело) мы привязаны к нашему «я». Как можем мы устоять в таком спокойствии, чтобы не солгав себе приносить благодарение Богу?

Не солгав самим себе! Да, мы лжем себе. Важно увидеть это, потому что за этим спокойствием может скрываться некая наша увертка. Вознося благодарение Богу, мы можем стараться забыть, что страдаем и причиняем другим страдания. Ибо зло, жертвами которого мы являемся или которое причиняем другим, — порой бывает невыносимым. Мы хотим сокрыть его жестокость, предавая себя мечтам о легком празднике жизни. Бегство в такого рода радость может помогать, по крайней мере, на время. Таким образом рождается иллюзия, что жизнь — легка, сладка, вопреки всему, что противоречит этому.

Мы можем находить обманчивую защиту в такого рода радости. Но важно понять, что подлинная радость — это не есть состояние, которого можно достигнуть сразу. Настоящая радость слишком серьезна, чтобы она могла приходить сама собой, как бы естественно. Церковь знает, какими сражениями она достигается. К радости надо придти. Путь, который ведет к ней, неизбежно долог и труден. Полагать, что эта радость дается одной принадлежностью Церкви и как бы без труда — наивно. К радости приходят через забвение себя. Велико искушение желания, чтобы зло было только неким просто преодолимым препятствием. Потому что (и не без причины) христиане и подсознательно большинство людей отказываются воспринимать зло как то, что абсолютно. Зло хотят видеть как нечто случайное — как то, что не может навсегда исказить нашу жизнь. Одним словом, в нас неистребимо желание признать, что зло должно быть побеждено, чтобы люди могли жить по всей правде в ничем не омрачаемой радости.

Но что такое побежденное зло, в то время как оно еще торжествующе присутствует в мире, в то время как я его знаю, в то время как оно действует во мне? Явно, что это не я, кто может победить зло. Следовательно, если я знаю истинную радость, первый мотив петь от радости — участвовать в победе, которую одержал не я сам. При этом условии я не могу не ответить словами благодарения, не могу ограничиться легковесной радостью. И я не могу ограничиться только словами в своей радости, которую я получил в знании о победе над злом. И если я принял с истинной верой эту благую весть, я не могу ограничиться ею только для себя.

Я верю, что Евангелие несравненно превыше всех существующих книг. Верю, что никто никогда не говорил так, как Христос. Но как могу я поверить, что этот хлеб и это вино — пречистое Его Тело и пречистая Его Кровь? Это не просто превосходит всякое разумение. Все мое существо отказывается принять то, что не вмещается в меня. Разве не сказано: «Пойте Богу разумно»? Не ручаюсь, что цитирую абсолютно точно, но не кто-нибудь, а гениальнейший Лев Толстой в своем знаменитом романе «Воскресение», описывая причащение заключенных, замечает, что ни священник, ни молящиеся, естественно, не верят в то, что кусочек хлеба, смоченный в вине, есть Бог. Потому что, пишет Толстой, ни один нормальный человек никогда не может в это поверить. Может быть, Вы объясните, как возможно преодолеть это препятствие, чтобы вместе со всеми верующими причащаться в Церкви?

М. Ефремов, г. Москва

Разумеется, христианство это самое здравое учение, согласное с насущными, естественными потребностями ума и сердца человека. Оно — обещание Богу доброй совести, которая есть «вещь нужнейшая», по слову преподобного Максима Исповедника. Как говорит апостол, «что только истинно, что честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала, о том помышляйте» (Фил. 4, 8). Но это учение «выше слова и паче ума». Поистине, то, что являет Бог, Творец и Спаситель мира от греха и смерти, не может быть постигнуто простым человеческим разумом, а только верой. Все слова Господа о Хлебе жизни направлены к вере. Господь требует ее как условие спасения и единения с Ним. Он пришел в мир, и Он говорит, чтобы люди обрели веру. Кто приносит ее Господу — будь он даже самарянин, — соединяется с Ним, становится для Него своим. Для того, кто отвергает ее — будь он иудей или привычно совершающий свое служение архиерей, — разверзается бездна, и разделение неизбежно.

Мы помним, как Христос остается наедине с Двенадцатью. Народ расходится, будучи неспособным воспринять эту веру и таинство, открываемое ей. Ни одного слова не произносит Господь, чтобы удержать кого-то. Напротив, Божественное требование все более утверждается — до того часа, когда все оставят Его, за исключением маленькой группы избранных учеников, внутри которой Он уже видит изъяны. Евангелие ничего не говорит о страданиях Божественного Учителя перед этой оставленностью. Оно сообщает только факты, передает слова. Оно не описывает состояние Его души, оставляя нам возможность догадываться о нем. И это простое описание дает нам больше понять огромность того, о чем оно не говорит. Господь не умаляет этого требования, которое приведет Его однажды ко Кресту и к потере всех плодов Его служения и всех Его самых великих чудес. Он даже готов увидеть, как исчезают те, кто остается с Ним, прежде чем они будут унижены в Гефсимании. И Христос говорит: «Не хотите ли и вы отойти?»

Апостол Петр от имени Двенадцати произносит исповедание веры, которая дает Ему утешение, несмотря на отступничество многих: «Господи! К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни: и мы уверовали и познали, что Ты Христос, Сын Бога живаго» (Ин. 6, 68—69). Апостолы понимали не больше, чем другие: язык нашего Господа был для них тоже загадкой. Они верили не в очевидность того, что было сказано, но в силу и власть Сказавшего это. Они веровали в Господа и Учителя, в Котором узнали Сына Божия, Превечное Слово, Свет и Жизнь. Они веровали, что слова Превечного Слова были словами жизни, и даже будучи не в состоянии постигнуть их, не отступили от них. Потому что они доверяли не свету своего разума, а свету, исходящему от Превечного Слова, признаваемого их разумом. Они держались этих слов, потому что им дан был этот свет — свет Духа Божественной любви. И он влек их к своему Учителю и Господу, давая им способность видеть в этих словах истину. Этот Дух влек их к Воплотившемуся Слову. И потому в их исповедании открывалась жизнь.

Чудо и слова Господа совершили их веру. «Вот дело Божие, — говорил им до этого Спаситель, — чтобы вы веровали в Того, Кого Он послал» (Ин. 6, 29). Дело Божие совершилось в этих немногих сердцах, напитавшихся животворящими словами, которые Превечное Слово посеяло в них, а через них — во всем мире.

Протоиерей Александр Шаргунов